сумело вырваться из заточения? Липка сам, собственными глазами видел, насколько крепки засовы на двери в его клетку, да и сама дверь, толстая и обитая железом, достаточно крепка, чтобы сдержать атаки обезумевшей твари! Неужели отец, напившись, навещал свою звериную супругу и позабыл запереть дверь? Если это так, то он допустил преступную оплошность, которая сейчас может дорого обойтись его сыну.
Как ни просил, как ни надеялся мальчик на божью благодать, небо не сжалилось над ним и не лишило его сознания. Оцепенев от страха, Липка смотрел на приближающуюся мать, понимая, что не в силах отвратить нависшую над ним беду. Сегодня она точно убьет его, но, наверное, это и к лучшему… Он зажмурился, моля о быстрой смерти.
Уже ближе к обеду трезвый отец, удивленный непривычной тишиной в доме, поднялся в комнату Липки и нашел не подающего признаки жизни сына лежащим на полу и истекающим кровью. Пораженный, он склонился над ребенком и, прижавшись ухом к его груди, попытался услышать сердцебиение. Долгое время это ему не удавалось, но вот, наконец, напряженный слух его уловил слабые толчки, давшие ему надежду на то, что мальчика, быть может, еще удастся спасти. Он поднял ребенка на руки и перенес легкое, почти воздушное тельце на кровать, на секунду ощутив укол совести, еще живущей где-то в глубине его пьяной души. Но кто же, во имя всего святого, мог причинить его сыну такие страдания?
Удивлению его не было границ, когда он заметил на спине и шее Липки глубокие кровоточащие царапины, словно бы сделанные когтями животного, исполосовавшего кожу ребенка в приступе агрессии. Как же так? По дому бродила неизвестная хищная бестия, а он не слышал? Однако, вспомнив, сколько крепкой бурды он влил вчера в свою неуемную глотку, отец перестал удивляться своей ночной бесчувственности. Досада уступила место стыду и он в порыве горестного раскаяния поклялся небу, что не выпьет больше ни глотка, если оно спасет его Липку и вернет ему здоровье. Хочется верить, что сломленный ударами судьбы отец сдержал бы свое обещание, но, к сожалению, провидение, к которому обращал он свои молитвы, не позволило нам этого узнать, распорядившись его судьбою иначе.
Сначала он хотел было бежать за Стефкой, поскольку сам понятия не имел об уходе за больными, но, вспомнив, что где-то поблизости бродит неведомый зверь, не рискнул оставлять мальчика одного, а потому, завернув сына в одеяло, со всей мыслимой осторожностью понес его в деревню.
Увидев ребенка, добрая Стефка побледнела, а затем, уложив его в постель и поставив на огонь какую- то бурду для обработки ран, сухим голосом велела пустившему было слезу отцу убираться вон и не приближаться впредь к ее дому. Она была уверена, что случившееся – результат его образа жизни и не хотела ничего слушать о каких-то там хищниках, якобы бродящих вокруг его жилища:
'Ступай проспись, тогда и зверей видеть перестанешь! Навел, небось, в дом всякой пьяной нечисти и… Пропади ты пропадом!'
Поняв, что с брызжущей гневными ругательствами раздосадованной Стефкой лучше не спорить, отец опустил глаза и, вздохнув, покорно вышел в двери. Первым его желанием было выпить чего-нибудь и перевести дух, но, вспомнив о своем обещании, он лишь пробормотал что-то нечленораздельное и побрел к своему дому, ставшему ему ненавистным. Никто не смотрел ему вслед и не старался понять его душу, ибо судьба его была всем безразлична.
II
Обработав раны пришедшего в сознание мальчика поспевшим зельем и убедившись, что серьезной опасности его здоровью жуткие царапины не представляют, а случившийся с ним обморок был вызван скорее страхом, чем травмами, Стефка немного успокоилась и, дав ребенку несколько ложек крепкого куриного бульона, велела спать. Ей, разумеется, не терпелось повыспросить парнишку о том, что же с ним все-таки произошло, но умудренная опытом и годами женщина решила набраться терпения и дождаться, пока мальчик окончательно придет в себя. Измученный невзгодами Липка не заставил себя долго просить и уже через пару секунд спал глубоким, почти спокойным сном – кроме сновидений ему нечего было теперь бояться. Тревожные складки на его лбу разгладились, дыхание стало ровным, а на щеках проглянул легкий румянец – видимо, чудесный стефкин бульон делал свое дело.
Между тем сама Стефка, спокойный уклад чьей жизни был нарушен произошедшим событием, не находила себе места. С остервенением чистя и без того блестящее столовое олово, она не могла дождаться возвращения с поля ее мужа, веселого лысого Франтишека, с которым ей не терпелось поделиться своими переживаниями. Едва заслышав неспешное цоканье копыт его лошади, она уже стояла у ворот, теребя передник и поторапливая ставшего вдруг таким медлительным крестьянина.
– Ну, чего ты возишься, Франта? Поторапливайся… Послушай-ка, чего я тебе расскажу! Ты должен, слышишь, должен пойти туда и посмотреть, что там творится! Наверняка там притон, а может, и чего похуже!
– Да где же, старая? Говори толком!- привычно ворчал уставший муж, улыбаясь неисправимой заполошности супруги. – Что ты себе опять в голову забрала?
– Вот пойдем, полюбуешься, что этот пьяный зверь сделал с мальцом!- и Стефка, схватив за рукав мужа-тугодума, потащила его в дом, в ту комнату, где спал израненный Липка.
Как ни осторожничала добрая женщина, демонстрируя Франтишеку следы ужасных когтей, оставленные на коже мальчика неведомой фурией, тот проснулся и, увидев склонившиеся над ним лица, вскрикнул и съежился.
– Ну-ну, мальчонка, не бойся, ты в безопасности… Ох ты, Господи, как же это тебя угораздило?- вырвалось у хозяина дома, когда он увидел длинные багровые полосы со следами запекшейся крови. – Кто ж, ради всего святого, сотворил такое с тобой?
Узнав Стефку и ее мужа, Липка вновь успокоился и, подтянувшись на руках, сел в кровати, слегка поморщившись от тянущей боли. Этих людей он знал всю свою жизнь и, кроме добра, ничего от них не видел. К тому же, он отдохнул, страх отпустил его и ужасные события, случившиеся с ним прошедшей ночью, несколько отступили в прошлое.
– Мама,- сказал Липка, отвечая на вопрос Франтишека. Но, поскольку между вопросом, по сути риторическим, и ответом прошла целая минута, тот не связал их воедино и удивленно переспросил:
– Что – мама? Причем здесь она?
– Это мама побила меня, как всегда…
Супруги, услышав это, переглянулись, во взглядах их читалась жалость к помутившемуся рассудком ребенку. После секундного замешательства Стефка, наконец, прервала молчание и, проведя ладонью по растрепанным волосам мальчишки, осторожно сказала:
– Послушай, малыш, мы ведь оба знаем, что мама больна и находится в лечебнице, папа отвез ее туда еще в прошлом году…
Липка поднял на тетку удивленные глаза:
– Это он тебе так сказал?
В голосе мальчика зазвучали странные нотки, и Стефка, поняв, что он вот-вот расплачется, поспешила снять напряжение:
– Ну-ну, перестань… Мы знаем, как ты скучаешь по маме, но бывают такие болезни, которые…
– Перестань говорить со мной, как с идиотом!- прервал Липка поток невразумительных теткиных утешений. – Всем известно, что мать свихнулась и стала агрессивной, это верно… И многие даже думают, что она находится в лечебнице, под присмотром врачей, однако кому, как не мне, знать, что никуда отец ее не отвозил, а просто запер в подвале, в самой дальней коморке, и кормит объедками… А эти побои… они случались и раньше, но весь последний год я жил в уверенности, что зверь заперт надежно и не явится более, чтобы дать волю своему безумному гневу. Но вчера отец, похоже, позабыл запереть дверь в подвал…
Пораженные речами и, прежде всего, по-взрослому рассудительным тоном восьмилетнего парнишки, пережившим, по всей видимости, столько страхов и страданий, сколько иному на всю жизнь отмерено, Стефка и погрустневший Франтишек вновь переглянулись, не зная, что делать дальше. Однако в том, что действовать необходимо, у супругов не было никаких сомнений, и пусть хоть вся империя встанет с ног на
