Песочный принц в каменном городе

«играть в жалюзи». Я должна его отпустить, твердила себе, он женат, может быть, есть дети. Я смогу его отпустить. А потом украду снова. – Я знаю, ты не переносишь сейчас даже запаха, – Матвей смущенно улыбнулся, – но я ужасно хочу кофе. Мне хотелось смеяться, летать, петь, вдыхать ненавистный запах кофе. Он со мной! Не закрылся, не спрятался за вежливостью, не ушел к жене, бросив равнодушное «до завтра». Я потянулась за поцелуем. Жарким. Долгим. Поцелуем любимого человека. – Я сейчас сделаю. Но при попытке встать оказалась прижатой к постели. – Я сам. Хочу, чтобы ты оставалась здесь. Он прошел на кухню. Я слышала, как открывались и закрывались шкафчики, как зашипел газ, запахло кофе… Тошнота подступила к горлу и я понеслась в туалет. Даже двери на кухню прикрыть не успела, но в ту минуту мне было все равно – слышал Матвей позывы моего желудка или нет. Почти все равно, потому что когда позывы прекратились, вернулось смущение. Матвей стоял у двери с влажным полотенцем в руках. Протер мое лицо, приговаривая: «Все пройдет, пройдет, и это тоже». Я улыбнулась. Слова царя Соломона не звучали пафосно в устах Матвея. Разве что… Предупреждающе? Но я тут же отбросила эти мысли. – Все пройдет, – послушно повторила, прижимаясь к нему. Концовку цитаты произнести отказалась – не хотелось, чтобы то, что возникло между нами, прошло. – И все-таки, ты посягнула на мой авторитет и встала с постели, – шутя, упрекнул Матвей. – Ты злишься? – Пожалуй. И у тебя есть секунда, чтобы исправить ошибку. Я рассмеялась и поспешила занять позиции лежа. Матвей навис надо мной, откидывая прядки со лба, дразня губы пальцами, шепча непристойности в ухо. Никогда не думала, что это может возбуждать, и так сильно. Я чувствовала себя кошкой, которая дорвалась до миски сметаны и все его тело, без исключений, было моим лакомством. Мне нравилось быть свободной. Нравилось быть развратной. С ним. Для него. Нравилось встречать утро, улавливая его запах – секса и мужественности, нравилось ощущать поцелуи на шее, чувствовать руки на теле, еще в полудреме, но прекрасно осознавая, кто подводит меня к очередному оргазму. Нравилось биться в его руках и слышать: – Еще раз, пожалуйста, уже вместе со мной. И находить силы раскрываться снова. И впускать его снова. И летать, не боясь упасть, вместе с ним. Снова. А потом приезжать в офис и, не замечая шепота вокруг, погружаться вместе в работу с жаром, как ночью – друг в друга. Матвей оказался прав – тошнота вскоре сошла на нет и я спокойно переносила запах кофе, он мне даже опять начал нравиться. Живот больше – проблем меньше, хоть я думала, будет наоборот. Поначалу я сдерживала вернувшийся аппетит, но Матвей запретил, и я послушно толстела. – Это нужно ребенку, – сказал он. – К тому же, мне нравятся все твои округлости. Я все еще заливалась краской от его признаний. Он был открыт и без комплексов. Мы касались с легкостью любых тем, кроме его семьи. Я запрещала себе думать об этом, и нарушала запреты. Где-то есть женщина, с которой он связан. И которую любит? Возможно. А я – увлечение. Скорее всего. Но, видимо, достаточно серьезное, потому что Матвей ко мне переехал. – Мои белые брюки шепнули, что больше им ничего не угрожает, – сказал он, зайдя в квартиру с огромной сумкой на колесиках. – Да, они в безопасности, в отличие ковролина, – парировала я. – Кто придумал стелить ковролин в прихожей? – Как могла появиться грязь на колесиках, если ты на машине? Он улыбнулся. – Иди ко мне. Обнял и не отпускал, пока я не поклялась, что рада его переезду. Точнее, пока не доказала, насколько рада… Тот, кто сказал, что жить вдвоем тяжело – врал. Ему просто человек неправильный попался. Матвей оберегал меня так, будто я не женщина, а стекло, исключениями были постель и работа. Там нагрузка была максимальной. – Ты должна многому научиться, – говорил он. – Может сложиться – я не всегда буду рядом. – Бросишь? – спрашивала со смехом, но смешно мне ни капли не было. – Ты меня внимательно слушаешь? С упреком, нажимом, возвратом разговора в прежнее русло. Не отвертишься. К тому же, никто не отменял отношений начальник – подчиненный. Но меня тяготило не это, а его длительные командировки. Вопреки обещанием, Матвей ездил один. – Для тебя это слишком утомительно, – отвечал в ответ на просьбы, – к тому же, ты прикрываешь тылы в офисе. – Кто-то дышит нам в спину? – Возможно, и я пока не пойму кто. Я делала вид, что верила, но считала, что Матвей просто не хочет показываться с беременным помощником в филиалах и есть очередную порцию сплетен. Хватит того, что киевские сотрудники полоскали наше белье языками, а некоторые даже пытались наставить на путь истинный под предлогом дружбы. – У него жена и дети, – говорила новый офис-менеджер Людочка, – а он так непостоянен. У него ведь уже был помощник. Замечательная девушка, умница, ушла в декрет за неделю до твоего назначения. Я взяла информацию о помощнике на заметку и сказала, что если она беременна, то какой бы умницей ни являлась, девушкой уже не была. – Он хороший учитель, верно? – спрашивала маркетолог Оксаночка. – Такой… сильный, обстоятельный… Он всегда доминирует? Я сказала, что он достаточно сильный и влиятельный, чтобы заставить некоторых держать язык за зубами. – Теперь я понимаю, – с усмешкой, уже генеральный, – почему Матвею стукнуло в голову привозить вас в Киев, да еще в такой спешке. И если от зависти и сплетен других я отбивалась, слова генерального оставили мутный осадок где-то в районе солнечного сплетения. Мне даже видеть его не хотелось, но сам он то ли не чувствовал неприязни, то ли она его забавляла, начал недвусмысленно клеиться. Едва застанет меня одну, обязательно сальная шутка: – Как наш сладкий животик? Обласкан сегодня? Ему так нужны прикосновения. Или: – Беременность насытила вашу грудь жизнью, она тяжела на вид и просто просится в руки… – При этом движения пальцами. – Вы пьете много молока? Или из последнего, когда Матвей только уехал в Донецк: – Как спалось? Отдохнула? Да, вижу, уже нет кругов под глазами. Все-таки Матвею следует быть более… воздержанным. По сравнению с генеральным и его отвратными намеками, предложение Леонида Михалыча переспать, выглядело невинным. – Тебе нужно стать профессионалом, – сказал Матвей, когда я пожаловалась. – Это единственное, что защитит тебя от подобного отношения. Да, ты можешь уволиться, найти другую работу, сменить город, но можешь сделать так, что с тобой будут считаться. И шеф, и подчиненные, и город. – У меня нет подчиненных. – Ты не хочешь, чтобы они были. – Матвей, ты не представляешь, что происходит в офисе. Мне кажется, меня все ненавидят. – Не все, – он закурил сигарету, – но ты всегда можешь уволиться. Его слова будто кислород перекрыли. Дождь, который тихо стучал в окна неделю, бил в барабаны, заглушая очередные наставления. Кто я ему? Зачем? Игрушка-матрешка? Бонус? Купил одну – получил две? Я расплакалась. Говорят, у беременных – это норма, а я рыдала впервые, но досыта. Матвей отнес меня на кровать, лег рядом. – Ты справишься, – утешал, утирая мои слезы. – Я в тебя верю. – Я устала. – Не плачь, ребенок волнуется. Он положил руку на мой живот, подвинулся, прислонился к нему ухом. – Малыш, – обратился к нему, – твоя мамочка справится. Вот увидишь. Не судилось. Возможно, если бы я была сдержанней, если бы не донимала вопросами, если бы не была влюблена… Так много «если бы» и одна укороченная линия жизни. Первым толчком послужили слова Оксаночки. – Не думай, что хорошо устроилась, – сказала она, заглянув в кабинет, когда Матвей был на заседании у генерального. – Как только родишь, он тебя бросит. – Что так? – Импотент. Я рассмеялась. – Дура ты! – У него же только на беременных и стоит, – выдала Оксаночка. – Что, не знала? Извращенец он. – Ты уж как-то определись: импотент или извращенец. – А мне что определяться? Не меня трахает. Спроси у него, если не веришь. Над тобой ведь не потому смеются, что с начальником спишь, а потому, что его не ты, а живот твой возбуждает. Больше живот – больше член, неужели не замечала? Я выставила Оксаночку за дверь, выждала немного и когда она спускалась по лестнице, вылила на убитые перекисью волосы графин воды. В этот же день ко мне зашла Людочка. – Не поверила, значит? – Она снисходительно улыбнулась. – Спроси у него, а то как бы сюрприз не был: девять месяцев – жеребец и вдруг евнух. – Зачем мне спрашивать? – я пожала плечами. – Вы же сказали, все равно бросит. – Дура! – обиделась Людочка и хлопнула дверью. Ей досталась вода из вазы с цветами. Вечером я не выдержала и спросила Матвея, что он думает о нашем будущем. Думает ли? – Когда ты родишь, – ответил Матвей, закуривая, – я перееду. Я выхватила у него сигарету, успела сделать затяжку, прежде чем он у меня ее отнял и выбросил в форточку. – Ты навредишь ребенку. – Тебя только это и волнует! – Меня понесло. – Ребенок! Ребенок! А мне – только учись, запоминай и работай! Кто я тебе? Зачем? Матвей, если ты меня бросишь… – Бросить и переехать – не одно и то же. – Я люблю тебя. Он отвернулся к окну. – Никогда больше не слушай сплетен, они тебя изматывают. – Матвей… Скажи мне честно… Кто я тебе? Он помедлил, не оборачиваясь, сказал: – Сотрудник, – еще одна пауза, – моя любовница. – Все? – Уже недостаточно? Мне стало дурно, захотелось глотнуть свежего воздуха, я вылетела из квартиры, побежала по лестнице… Мелькнула тень, светлые волосы… Неухоженные длинные волосы… Это последнее, что я заметила, падая и считая своим телом ступеньки. Раз, два, три… Мой малыш, терпи… Три, четыре, пять… Продолжай дышать… Пять, шесть, семь… Вот и нет проблем… Восемь, девять, десять… С Ангелами вместе… Глава № 23 – Он не приедет? – Не знаю. – Тебе все равно? – Нет. – Он об этом знает? – Мне все равно. Злата замолчала, и я мысленно поблагодарила ее. Пусть это моя единственная подруга за прошедшие два года, но говорить о Матвее не было сил. Хотела ли я, чтобы он за мной приехал? Да. Так же сильно, как хотела видеть его все эти дни, умоляя медсестер не впускать в палату. И как боялась, что он