Евгенiй Салiосъ
Сполохъ и майданъ
(Отрывокъ изъ романа времени Пугачевщины)
…XV
Ночью лунной ?дутъ два казака на коняхъ. Уже давно они въ пути, давно вы?хали изъ Каинова-Гая и безъ конца степь необозримая, и все въ ней молчитъ, притаилось. Межь небомъ и землей тишь чудесная, да птицы; ни зв?ря, ни челов?ка, ни единаго вопля, иль вздоха… Синяя степь да лунное небо, да два казака на коняхъ.
— Богу-Господу молиться тутъ важно! вымолвилъ старый б?лобородый Макаръ. Я съизмала въ храмахъ не охотникъ молиться, гд? народу много. То-ли д?ло въ степи-матушк?… А ты, молодецъ, какъ посудишь? Молодой всадникъ тряхнулъ головой.
— Старина! Т?ло твое захир?ло, въ гробъ просится, ну, у тебя въ голов? и молитвы. Молодому казаку въ степи этой подстать проскакаться иль п?сню лихую затянуть про кралю свою… звонкимъ голосомъ сказалъ молодой русый.
— Кралю?!..
— Такъ молвятъ, старина, въ Литв?… Краля, алъ казачка, зазноба д?вица, что плачетъ по теб? воспоминаючи.
— А былъ ты въ Литв? долгонько знать?
— Еще десять м?сяцевъ накинь — годъ будетъ!
— Ты… чаю… самъ-отъ ляхъ… хоть и казацкая одежа на теб?. Молодой шевельнулся, — но только перебралъ повода въ другую руку.
— Изъ Литвы — такъ и ляхъ! Эхъ, старинушка!
— А коли н?тъ, такъ скажись, откуда родомъ?
— Изъ матери родимой!
— Не сказывай, Господь съ тобой. Ну, а путь твой каковъ, молодецъ? Не взыщи — званья теб? не в?даю.
— Званье мое — проходимецъ, а путь мой, старинушка, окольнiй; отъ батюшки-л?са къ матушк?-степи съ поклономъ.
— Слыхали мы такъ-то…
— Назвался языкомъ, ну и кажи дорогу на Узени, а куда мн? съ конемъ путь лежитъ, да нелегкая несетъ, того, старина, в?дать теб? можетъ не подъ-силу. Будь теб? годовъ помен?е, открылся бы я во всемъ, а въ старыхъ потребы н?тъ… Одно любо мн?, что в?ры ты старой.
Макаръ тоже шелохнулся и зорко глянулъ.
— А по чемъ судишь, прохожiй челов?къ?
— Отрицаешься что-ли?..
— Гр?ха сего на душу не приму… Да почто мн? и таиться… степи наши ни разумомъ, ни окомъ не см?ришь… а т?снители и гонители степи не жалуютъ.
Замолчали всадники и про?хали такъ немало; только копыта коней стучали по земл?, да зв?здочки моргали съ неба…
— Подлинно-ли бывалъ ты въ столиц?, старина, какъ сказывалъ на роздых??
— По наряду, службу несъ… Ходилъ противъ нехристей, бывалъ и въ столиц?.
— И видалъ, сказываешь, государя покойнаго, Петра ?едорыча?…
— Царство небесное ему батюшк?, самолично отв?тствовалъ ему… Когда изволилъ окликнуть: «Съ какой стороны, молодецъ?» «Съ Узеней, ваше величество!» крикнулъ я таковo-здорово!
— А много-ль на Узеняхъ кто видалъ государя?..
— Сказываю опять теб?: одинъ я… Посему и почетъ мн? на дому великъ, что одинъ я бывалъ въ столиц?.
И снова смолкли всадники… И вплоть до зари не молвили слова.
Тихо подвигались кони по степи и въ дремот?, одол?вающей очи, тихо покачивались на с?длахъ ?здоки утомленные.
Сползъ тихонько съ неба на землю золотой м?сяцъ и закрасн?вшись ушелъ въ землю за окраиной степи… Зард?лась заря алая, ясная.
В?терокъ пронесся св?жiй и шевельнулъ стариковой бородой с?дой, свиснулъ надъ ухомъ молодца, встряхнувъ полой его кафтана и стихъ, и умчался далече… Знать къ морю Каспiю, персидскiя суда по волнамъ гонять!..
Скоро вспыхнула вся степь раздольная, словно пожаромъ краснымъ охватило ее… Глянулъ на конц? земли царевичъ всесв?тный и пошелъ подыматься, тихо и плавно, въ высокое небо, раскидывая лучи безчисленные по доламъ, р?камъ и дубровамъ; зарумянилась степь, горитъ, сiяетъ… Но все молчитъ недвижимо и безжизненно… Загор?лись алымъ огнемъ кони и всадники. Снялъ старикъ съ б?лой головы шапку и заправивъ за ухо кудри с?дые, перекрестился три раза.
— Новый денекъ Господь увид?ть сподобилъ. Что не ломишь шапки, молодецъ, прохожiй челов?къ, аль на твой обычай не гоже оно?!
Русый незнакомецъ только прищурился отъ луча яркаго, чтo прыгнулъ ему въ лицо изъ за края земли, и ощупавъ пистоли за кушакомъ, вздохнулъ тяжело.
— Басурманятся люди нын?… Господи-Батюшка! тихо прошепталъ Макаръ. А може онъ и татаринъ.
Солнце красное было уже высоко, когда незнакомецъ опять заговорилъ.
— Ну что же, старина, далеко-ль Яксай? Обнадеживалъ ты къ полудню будемъ.
— Ран?е будешь… Всего верстъ два десятка. Прим?чай, молодецъ. Вонъ на неб? облачко, караваемъ выглядитъ… Ну, бери отъ него внизъ, да вл?во… къ степи. Вишь св?тленько малость?
— Вижу.
— То Яксайская станица и хата Чики Зарубина. У него дружище его и кумъ, Чумаковымъ звать, разбойничаетъ въ округ? сей. Я чаю, вид?лъ въ Га?, у батьки.
— Съ чего же св?тъ такой?…
— А новая изба то, л?сина вся св?жая, въ Троицу годовалая будетъ. Все строенье новешенько… Диво дивное какъ сему казаку алтынами дождитъ… Кумъ Чумаковъ, должно ворованымъ почтуетъ. Гр?ховный народъ.
— В?рно-ли сказываешь, что то Чикинъ умётъ?
— Эва! Я родился въ Якса?, такъ кому-жъ знать!
Незнакомецъ словно вздохъ подавилъ въ себ?, прiостановилъ было коня, натягивая поводья, и опять пустилъ, но чрезъ полчаса опять остановилъ и тяжело вздохнулъ:
— Насталъ часъ твой, старикъ, подумалъ онъ. Ломитъ молнiя дубъ — по листочкамъ б?житъ!!..
XVI
Среди синей, дремлющей степи, межь двухъ р?чекъ, раскинулась большая Яксайская станица. Хаты и задворки, все переплелось съ зеленью садовъ и огородовъ. Яблони, груши, вишенье везд? топырятъ свои в?тки, везд? проползла зм?емъ хм?ль лохматая и по хатамъ, и по деревамъ, и по сучьямъ, вплоть до маковокъ, и по плетнямъ и на дорогу выползла, подъ колеса л?зетъ…
Солнце жаркое стоитъ середь чистаго неба. Въ уголк? этомъ и сентябрь маемъ выгляд?ть хочетъ. Но все же невеселый видъ у станицы. Дерева желтизной уже покрыты, плодовыя деревья не гнутся отъ приплода; оголили уже ихъ и обокрали хозяева, да переломали и сучья… Прiуныли садики… Одна хм?лъ
