Эта грустная история стала у местной нежити хрестоматийной, и ее всегда рассказывали новообращенным бойцам. Почти всем им было непросто примириться с новой формой своего существования, и очень многие сильно тосковали по безвозвратно утраченным семьям. Со временем я тоже стала приводить ее в пример, пытаясь успокоить тех, кто приходил ко мне за утешением. Как могла, объясняла, что самую большую пользу своим близким они теперь смогут принести, защищая Портал, а попытка вернуться домой не принесет ничего, кроме большой беды. И много еще говорила про то, как важна для всех живых людей их вечная служба, и в каком неоплатном долгу перед ними мы все, хоть и сами этого не осознаем. Старалась отвлечь, перевести их мысли на хорошие стороны бытия. Расспрашивала о хобби, если оно было, о боевых товарищах, о самых интересных и ярких сражениях с их участием, искренне восхищалась их героизмом и боевой выучкой. В конце я часто добавляла несколько слов о том, что мне просто безумно повезло встретить их всех и что, живя с ними, я наконец-таки обрела свое настоящее счастье.
И я не лгала им. Если не считать нескольких друзей моего отца, что погибли, подарив мне возможность бежать, я с брезгливой неприязнью вспоминала подавляющее большинство людей, встречавшихся при дворе у деда. Почти каждый был насквозь пропитан завистью, жадностью и похотью. Но в чистых душах защитников Портала не нашлось места для подобной грязи. Прав был Крев – зараженная низкими страстями душа не выдерживала обряда трансформации, и ее обладатель превращался в того, кем, по сути, и являлся при жизни – в безумного упыря.
Я очень жалела потом, что не было никакого шанса достать и оживить тела людей, погибших за меня. Но возможности местной нежити были далеко небезграничны, тем более что она могла существовать только в пределах довольно большого, но все же ограниченного удаления от Портала как в нашем, так и в чужом мире, и столица нашего княжества пролегала далеко за этими пределами. Видимо, Портал или Артефакт, или все это вместе каким-то образом меняли структуру мира вокруг себя, вписывая в нее условия, необходимые для существования живых мертвецов. Когда нежить приближалась к границам этой территории, она начинала на глазах терять свои силы, и, если не поворачивала назад, то жизнь, или то, что ее заменяло, покидала их тела.
Со временем мне приелась роль домашнего любимца, захотелось приносить больше пользы, и я принялась упрашивать Бера, чтобы он взялся обучить меня военному делу. На эти просьбы он первое время отвечал только искренним смехом, но раза с десятого или двадцатого решил, видимо, что в целях сохранения душевного здоровья ему будет проще уступить.
И началась муштра.
Я успела сто раз пожалеть, что выпросила все это на свою голову, но отступать было уже поздно. Бер начал с укрепления моей физической формы и повышения выносливости, гонял меня как проклятую вдоль крепостных стен, заставлял делать силовые упражнения. Свободная от службы нежить с огромным энтузиазмом восприняла появление бесплатного цирка. Меня активно подбадривали и отпускали разные замечания, казавшиеся им самим весьма остроумными.
На следующий день я не могла самостоятельно подняться с кровати, каждый клочок моего тела ныл, а при попытке задействовать его, отзывался острой болью. Я поняла, что испытанная вчера безумная усталость на самом деле просто эталон комфорта и хорошего самочувствия по сравнению с тем, что меня ожидало сегодня. Кое-как, рывками, преодолевая боль во всем теле, сползла с кровати, и, сгорбившись от боли в мышцах живота и припадая сразу на обе ноги, побрела во двор крепости, где меня ожидал Бер на утреннюю пробежку. Как же веселилась эта дохлая сволочь!
- Ничего, ничего, раз тебе сейчас так плохо, значит, от вчерашней тренировки будет толк. Сейчас еще побегаешь, позанимаешься, кровь разгонится по телу и вымоет боль. А ну-ка пошла, бегом!
Но тут он, в кои-то веки, оказался прав не совсем. Каким-то чудом я действительно смогла немного стерпеться с нытьем натруженных мышц, даже побегала и сделала кое-что из упражнений, но только вот боль никуда не делась, а на второй день принялась изводить меня еще сильней. Я просто лезла на стенки, невольно кряхтя и поскуливая от каждого движения. Вся нежить стала дружно меня жалеть, даже Бер признал, что несколько переборщил и велел своим ребятам организовать мне баню, а мне идти туда и париться до одури. Парилка действительно немного облегчила мои страдания, но не избавила от них полностью. Когда я кое-как доковыляла до своей комнаты, то обнаружила в ней Бера, разжегшего очаг посильней, и разложившего перед ним несколько теплых шкур.
- Давай, пока еще распаренная, скидывай одежду, ложись сюда, я тебя разомну.
- Что?! Мне раздеваться? Перед тобой?!
- Думаешь, буду покушаться на твою девичью честь? Даже не надейся! Если бы действительно было нужно, будь уверена, давно бы уже добился! Но нет у нас больше таких потребностей, хорошо это или плохо... Хотел тебе глупой помочь, но ты сама себе первый враг. Кряхти дальше, я пошел.
- Нет-нет, подожди! Прости меня, пожалуйста! Давай попробуем, хуже-то уже точно не будет, а вдруг действительно поможет?
Я, поборов стеснительность, легла на шкуры вниз животом. Он согрел руки перед огнем и начал осторожно и не торопясь разминать мои забитые мышцы, каждую разогрел, расслабил, в конце выправил мой позвоночник. Все это действо было завораживающе приятным, такого полного блаженства я никогда раньше не испытывала. От прохладных рук по всему телу гуляли волны шального тепла и небывалого удовольствия.
После он завернул меня, расслабленную, в те же шкуры и отнес на кровать. С каким-то сладким замиранием сердца я стала ждать, что же будет дальше, но он просто теплее укрыл меня, попрощался и вышел из комнаты. Почему-то меня вдруг охватило жесточайшее разочарование, стали раздирать какие-то странные и непривычные чувства и мысли, и я очень плохо спала в ту ночь, наверное, в первый раз за все время пребывания здесь.
На следующее утро перед пробежкой, поприветствовав меня, он заметил, что я стала выглядеть намного лучше.
- Видимо помогло, сегодня надо будет повторить.
- Помогло, но повторять не стоит, - я прятала глаза.
- Не понравилось? Неужели было больно? Я же старался, как мог аккуратнее…
- Да нет, как раз понравилось, только вот слишком сильно понравилось…
Его голос стал озабоченным и немного растерянным.
- Вот же, сдохшего идиота кусок, совсем не подумал, что ты уже взрослая девочка. Прости, что зря растревожил тебя…
Бер по-отечески погладил мое плечо, отчего меня пробила сладкая дрожь. Почувствовав это, он отдернул руку. Тон его голоса тут же изменился, приняв обычный для моих тренировок насмешливо- командный тон.
- Ничего, эту досадную оплошность мы сейчас же исправим. Мы удвоим интенсивность и продолжительность занятий, отчего сама не заметишь, как вся дурь мигом вылетит у тебя из головы.
И он, как всегда, оказался прав. К окончанию тренировки я не испытывала к своему мучителю никаких иных чувств, кроме глухой, закоренелой ненависти.
Когда по делам своей службы Бер не мог оставаться в крепости, он передавал обязанность заниматься со мной своим свободным на тот момент подчиненным вместе с ценными указаниями и подробнейшим расписанием тренировок. Но многие из них меня жалели и пытались делать поблажки, которые я вскоре перестала принимать, понимая, что так ничего не добьюсь. А постоянные интенсивные занятия вскоре начали давать свое и перестали быть мне в тягость. Нет, я, конечно, и не приблизилась к нечеловеческой силе и быстроте нежити. Даже самый обыкновенный молодой живой парень безо всякой подготовки был все равно намного сильнее меня. Но пределы своих былых физических возможностей я превысила многократно, стала чувствовать себя значительно лучше и бодрее, перестала без конца простужаться от вечных сквозняков и сырости, царивших в резиденции нежити.
Бер очень гордился моими успехами, но старался этого не показывать. Вскоре он начал учить меня обращаться с разными видами оружия, и стало еще сложней, но зато интересней.
- Так, бери вот этот меч, он маленький, легкий, должен быть тебе по руке.
- Легкий?!
- А как ты хотела? Нет! Не правильно держишь! Вот так! И не зажимай плечи, держи его свободно, как
