Марчук поднял стакан.
– Самое главное, это то, что мы – советские люди или американцы, – мы рыбаки, и мы заняты делом, которое нам по душе. За счастливых людей!
– Счастье – это отсутствие боли. – Ридли осушил свой стакан и поставил его на стол. – Вот теперь я счастлив. Скажи мне, – он повернулся к Аркадию, – работая на конвейере, в вечной сырости и холоде, с ног до головы в рыбьих кишках и чешуе, ты – счастлив?
– У нас на конвейере другой афоризм, – в тон ему ответил Аркадий, – «счастье – это максимальное согласие между реальностью и желанием».
– Хороший ответ. За это нужно выпить, – произнес Морган. – Толстой?
– Сталин, – ответил Аркадий. – В советской философии полно таких сюрпризов.
– Из твоих уст – пожалуй. – Это была Сьюзен. Аркадий не знал, как давно она уже стояла у их столика. Ее влажные волосы были зачесаны назад, бледные щеки еще хранили следы слез, на их почти белом фоне губы выглядели еще более красными, глаза – более карими. Этот контраст делал ее еще привлекательнее.
Ридли вместе с Колетти ушли искать партнеров в карты. Марчук вернулся на корабль сменить Волового. Как только первый помощник узнал, что Аркадий на берегу, он устремился туда, как палач за своей жертвой. И все же два часа на земле – это лучше, чем ничего. Каждая минута пребывания здесь, пусть даже в баре, была для Аркадия глотком живительного кислорода.
Шум в зале нарастал, но он уже почти не замечал его. Сьюзен сидела, поджав под себя ноги. Лицо в рамке золотистых волос пряталось в тени. Ее обычная по отношению к Аркадию враждебность дала трещину, в которой виднелось что-то более значительное и интересное.
– Мне омерзителен Воловой, но, скорее, я поверю ему, чем тебе.
– Значит, таков уж я.
– С мыслями о правде, справедливости и советском образе жизни?
– С мыслями побыстрее убраться с судна.
– В этом-то вся соль. Нам обоим придется на него вернуться, а ведь я даже не русская.
– Тогда смирись.
– Не могу.
– А тебя-то кто заставляет оставаться? – спросил ее Аркадий.
Она закурила, подлила себе виски – в стакане ее остались только кусочки льда – и ничего не ответила.
– Так что будем страдать вместе, – сказал он.
Джордж Морган и Гесс усердно делили свою бутылку.
– Представь, – говорил Гесс, – если бы все наши отношения строились в рамках совместных предприятий, а?
– Ты имеешь в виду настоящее сотрудничество?
– Если бы мы покончили со всякими подозрениями, отбросили бы попытки посадить друг друга в лужу. Какими бы партнерами мы тогда были!
– Мы берем себе Японию, вы – Китай?
– И делим пополам Германию, пока это возможно.
– Как, по-твоему, выглядит ад? – спросила Сьюзен Аркадия.
Он задумался.
– Как съезд партии. Как четырехчасовой доклад генерального секретаря. Или нет, вечный доклад. Распластанные в креслах, как дохлые рыбы, делегаты слушают доклад, который не имеет конца.
– А для меня это вечер с Воловым. Я смотрю, как он занимается поднятием тяжестей. Кто-то из нас двоих обнажен. Ужасное зрелище, в любом случае.
– Он зовет тебя «Сусан».
– И ты тоже. Какое женское имя тебе нравится больше?
– Ирина.
– Опиши мне ее.
– Светло-каштановые волосы, темно-карие глаза. Высокая. Жизнерадостная и энергичная.
– На «Полярной звезде» ее нет.
– Нет.
– Она дома?
Аркадий сменил тему.
– На судне тебя любят.
– Я тоже люблю русских, но не очень-то приятно, когда твоя каюта утыкана жучками. Если я говорю, почему у нас нет масла, то вдруг мне его приносят целую тарелку. Берни как-то поговорил о политике с каким-то палубным матросом, и на следующий день человека сняли с корабля. Сначала еще пытаешься не говорить ничего такого, что могло бы звучать оскорбительно, но потом, чтобы не сойти с ума окончательно,
