Высший вид деятельности — это игра. Если человек находится в высоком тоне, то он знает, что это — игра. По мере того как он опускается все ниже и ниже по шкале тонов, он все меньше и меньше осознает эту игру.
Величайшей способностью мысли является РАЗЛИЧЕНИЕ. Покуда человек способен различать, он разумен. Различение противоположно ОТОЖДЕСТВЛЕНИЮ.
Официальное определение разумности таково: «способность отличать правильное от неправильного».
Следовательно, наивысшей способностью при ведении игры является способность знать правила правоты и неправоты в этой конкретной игре.
Поскольку правота и неправота являются решениями, и поскольку игра сама по себе является решением, то ведение игры требует высокой способности различать; в особенности требуется способность знать правила — правила правоты и неправоты.
Когда человек склонен отождествлять, он уже больше не может различать правила правоты и правила неправоты, и тогда правила правоты становятся правилами неправоты, а правила неправоты — правилами правоты, и он превращается в преступника.
Преступник не может играть в общественную игру. Он ведет «игру» под названием «полицейские и воры».
Человек, который слишком часто отождествляет, не обязательно является преступником, но ему явно трудно играть в общественную игру. Вместо того чтобы вести эту игру, он «устает» и «заболевает». Это происходит с ним из-за того, что он не хочет вести общественную игру. Его «игра» — это что-то вроде «ипохондрии».
А теперь рассмотрим культуру, которая занимается игрой, называемой «не играй», культуру, которая сама по себе не имеет игры для участия в ней каждого, культуру, в правительстве которой существует пристрастие к тому, чтобы не давать людям играть в ту игру, в которую ОНИ [Пр. пер. — видимо, люди, а не правительство] хотят играть; мы увидим в качестве следствия все виды странных заболеваний — типа тех, которые описаны в различных идеологиях вроде капитализма или коммунизма. Вся правительственная игра сводится к принципу: «Прекратите вести СВОЮ игру». Степень разумности правительства соответствует тому, насколько оно допускает здоровое и активное участие в игре правительства, а также в той игре, в которой вы сами принимаете участие.
Подобно этому, разумный человек может очень растеряться, когда обнаружит себя среди людей, которые не могут играть, в игре, в которой невозможно различение и в которой не четко определены правила правоты и неправоты. Поэтому правительство, у которого нет точных и тщательно разработанных законов и юриспруденции, окажется в такой ситуации, когда его граждане не способны играть — независимо от того, насколько они разумны.
Таким образом, игра может быть сумасшедшей — в то время как ее участники разумны, и наоборот, игроки могут быть сумасшедшими, а игра — разумной. Обе характеристики воздействуют друг на друга. Когда у нас получается безумная игра с сумасшедшими игроками (это и есть конечный итог любого из двух указанных несоответствий), мы получаем что угодно, но только не игру. Это хаос.
В качестве полезного примера неспособности различать возьмем людей, которые не видят ничего плохого в клевете. Это люди, которые не видят разницы. Они не различают. Они не различают, потому что они не видят игры. Они не видят игры, потому что они не умеют играть. Или они уже привыкли к общественному устройству, в котором нет правил, регулирующих правоту или неправоту, — и утратили свои собственные критерии.
Свобода и закрепощение
В Греции, Риме, Англии, колониальной Америке, Франции и Вашингтоне очень много говорят на тему о Свободе. Очевидно, Свобода — это нечто очень желанное. Разумеется, очевидно, что Свобода является целью нации или народа. Понятно также, что если мы восстанавливаем способности человека, то мы должны восстановить Свободу. Если мы не восстанавливаем Свободу, то мы не можем восстановить способности. Накачанный борец, сильно напряженный водитель, ночной жокей с заторможенной реакцией, — все они одинаково неспособны. Их способности заключаются в увеличении степени Свободы, в освобождении от напряжения и в улучшении общения со своей окружающей средой.
Основная трудность в связи с понятием Свободы заключается в том, что в ней нечего тщательно анализировать. Если что-то свободно, то оно свободно. Оно свободно не благодаря проводочкам, перемычкам, обходным или сквозным путям; оно просто свободно, и все. Существует еще кое-что чрезвычайно интересное о Свободе: ее невозможно уничтожить.
Вы способны сосредоточить чье-то внимание на том, что не свободно — и таким образом заставить этого человека поверить в то, что Свободы не существует; но это не значит, что вы уничтожили свободу человека. Вы этого не сделали. Вся свобода, которая была до этого, по-прежнему остается у него.
Более того, Свободе не присуще количество, и по определению Свобода не имеет определенного места в пространстве и времени. Таким образом становится ясно, что человек (дух, душа) потенциально является свободнейшим из существ. Поэтому человек сосредотачивается на Свободе.
Но если Свободу нельзя подвергнуть анализу, то тогда, пожалуйста, растолкуйте, каким образом можно достичь того, что нельзя полностью объяснить. Если человек рассуждает о «дороге к Свободе», то он говорит о прямолинейном пути. Этот путь в таком случае должен иметь ограничения. Там, где есть ограничения, нет Свободы.
Поговорите с человеком, который работает с восьми до пяти, не имея ни цели, ни будущего, ни веры в организацию и ее цели, который получает повременную оплату, должен платить квартплату и связан всевозможными экономическими ограничениями, существующими для того, чтобы он вложил туда всю свою заработную плату — как только он ее получит; вы увидите человека, который утратил само понятие о Свободе. Все его внимание настолько всецело сконцентрировано на ограничениях, что он мыслит о Свободе как о чем-то с меньшим количеством ограничений.
Во многих случаях жизнь доходит до тупости — когда бедствие не осознают до тех пор, пока оно не произойдет. У одного фермера со среднего запада на этот счет существовало выражение: «Запереть дверь после того, как лошадь украли» [ «Гром не грянет, мужик не перекрестится» — Пр. пер.]. Для того чтобы просветить людей о существовании какого-нибудь бедствия, необходимо, чтобы это бедствие произошло. Они получают это образование через боль, удар, наказание.
Следовательно, у населения, столкнувшегося с катастрофой, которая с одного раза разнесет всю планету, не будет шанса узнать очень многое об этой планете до того, как она будет уничтожена. В таком случае, если люди настаивают на обучении через опыт, — чтобы предотвратить подобное бедствие, — то такой случай им никогда не представится. Если бы во время второй мировой войны никаких атомных бомб не сбрасывали, то, вероятно, по поводу расщепления атомного ядра не возникло бы ни малейшего беспокойства. И это несмотря на то, что с помощью атомного распада можно было бы сделать такое оружие, которое могло бы взорвать планету; однако его совсем не обязательно использовать против Человека. Уже после этого мог бы произойти взрыв, и этот взрыв уничтожил бы планету.
Если человек не знает, что такое тигр, а нам захочется показать ему, что тигров здесь нет, то нам придется очень туго. В данном случае он свободен от тигров, не зная, что такое тигры. Прежде чем понять, что такое отсутствие тигров, ему необходимо понять, что такое присутствие тигров. Вот процесс обучения, который мы называем «познанием на опыте».
Для того чтобы познать что-то, — в случае, если мы собираемся прибегнуть к педагогическим методам, — необходимо также познать и противоположное. Противоположность присутствию тигров, вероятно, существует в малайских джунглях; там их присутствие настолько привычно, что их отсутствие было бы просто в диковинку. В стране, переполненной тиграми, люди вообще могли бы не понять саму мысль о том, что где-то тигров нет. В некоторых частях света потребуется довольно много доводов для того, чтобы у населения страны, переполненной тиграми, появилось хотя бы малейшее представление о том, что
