Он так и скажет — и будет очень сердиться, когда обнаружит, что никто с ним не соглашается.
Если он будет продолжать уверять всех в существовании этого паука, то очень скоро попадет в психлечебницу.
Основной критерий разумности (в этом обществе, получающем довольно туманное образование) заключается в том, соглашается ли человек со всеми остальными. Это весьма сомнительный способ принятия свидетельств, но слишком часто он является первоначальным мерилом.
А затем вступает в силу Правило Авторитета:
«Доктор И. Мышкин согласен с вашим утверждением? Нет? Тогда, разумеется, это не может быть правильным. Доктор Мышкин — выдающийся авторитет в этой области».
Одно время человек по имени Гален занимал главенствующую позицию в области медицины. Другой человек по имени Гарвей пошатнул прочную позицию Галена, создав новую теорию циркуляции крови. Гален соглашался со своими современниками по поводу «приливов и отливов» крови. Они ничего не знали о работе сердца. Они принимали все, чему их учили, и очень редко сами наблюдали. Гарвей работал в Королевской Медицинской Академии и при вивисекции животных обнаружил истинную функцию сердца.
У него было достаточно здравого смысла, чтобы для начала держать свои открытия в полной тайне. Леонардо да Винчи каким-то образом обнаружил или утверждал то же самое, но он был «безрассудным художником», и никто не поверил бы художнику. Гарвей был членом любительского театрального коллектива Шекспира, и сам драматург сделал такое же наблюдение, но мнение о том, что человек искусства не дает ничего ценного обществу, снова помешало всем, кроме Гарвея, отнестись к этому заявлению не как к вымыслу, а как к чему-то значительному.
В конце концов Гарвей заявил о своем открытии. И немедленно в его сторону полетели дохлые кошки, гнилые помидоры и битые бутылки. Он вызвал целую суматоху в медицинских и общественных кругах. Наконец один доктор, отчаявшись, произнес историческую фразу: «Лучше бы я ошибался как Гален, нежели был бы прав как Гарвей!».
Если бы этот метод всегда был единственным методом проверки фактов, то человек не продвинулся бы ни на йоту. Слишком часто, однако, на протяжении всей эволюции Человека появлялись «возмутители спокойствия», которых не удовлетворяло преобладающее общественное мнение; они проверяли факт сами, замечая и принимая данные своих собственных наблюдений, и затем проверяли снова.
Возможно, что первый человек, который сделал каменный топор, посмотрел на кусок кремния и решил, что неровный камень можно обтесать определенным образом. Когда он обнаружил, что этот кремень легко обтачивается, он наверняка бросился в свое племя и с энтузиазмом принялся учить своих друзей- соплеменников тому, как делать топоры желаемой формы, — вместо того, чтобы месяцами выискивать какой-нибудь случайный камень подходящей формы. Можно почти с уверенностью сказать, что его забросали камнями.
Если дать волю фантазии, нетрудно представить, что ему в конце концов удалось убедить своего товарища в том, что его способ действует; эти двое связали третьего виноградной лозой и заставили его наблюдать за тем, как из неотесанного камня получается кремниевый топор. Наконец, после того как с помощью принудительной демонстрации они убедили человек пятнадцать или двадцать соплеменников, последователи новой технологии объявили войну остальным из их племени и, одержав победу, заставили их согласиться по приказу.
Оценка информации
Человек никогда не обладал достаточными сведениями о том, чем в основном заполнен его разум, т. е. об Информации. Что такое информация? И что такое оценка информации?
Все эти годы, когда психоаналитики обучали каждое поколение врачей своим догмам, использовался авторитарный метод; это можно проверить, прочитав несколько книг по этому предмету. В них обнаруживаются бесконечные «Фрейд сказал…». На самом же деле важным является не то, что «Фрейд сказал…» то-то и то-то, а «Имеет ли ценность данная информация? И если имеет, то насколько она ценная?». Можно сказать, что данное [Пр. пер. — или факт] является ценным настолько, насколько его оценили. Истинность некоторого данного можно установить в зависимости от того, можно ли оценить его с помощью другого данного, а его важность зависит от того, сколько других данных оно проясняет. Таким образом, самое огромное возможное данное должно было бы прояснить и идентифицировать все знания, известные человеку в этой физической вселенной.
К сожалению, однако, такой вещи как Первичное Данное не существует. Необходимо наличие не одного, а двух данных, так как любое данное бесполезно, если его невозможно оценить. Более того, второе данное должно обладать сравнимой важностью, — чтобы с его помощью можно было бы оценить любое определенное данное.
Данное становится вашим данным только после того, как вы его оценили. Это данное стало вашим либо в результате принятия авторитетного утверждения, либо оно ваше собственное. Если это данное — из авторитетного источника, то его вам навязали, и оно в лучшем случае является чем-то немного большим, чем легкая аберрация. Разумеется, если вы задали вопрос человеку, который, как вы полагали, знал свое дело, и он вам ответил, то это данное вам не навязано. Но если вы ушли от него, веруя с этого момента в то, что такое данное существует, и не стали утруждать себя тем, чтобы самому навести справки по поводу этого ответа, — т. е. не стали сравнивать это с тем, что вам известно, — то вам не удалось завершить процесс познания.
Говоря техническим языком, основная проблема разума — это, конечно, те «возмущенности», которые в нем существуют; однако непосильная ноша информации в этом обществе — это насильно навязанная информация, для проверки которой у человека никогда не бывает возможности. Когда вам говорят: «Не принимай ничьи слова за истину в последней инстанции», вас просто просят сломать привычный образец, навязанный вам еще в детстве.
Проверьте это данное для себя и убедитесь, существует ли оно и истинно ли. И если вы обнаружите, что оно действительно существует, то впоследствии вы будете спокойны; в противном случае в самой основе ваших данных и вашего образования — из-за того, что вы сами не распознали эти данные, — вы, скорее всего, обнаружите неразрешенный вопрос, который сам по себе будет снижать вашу способность усваивать или использовать все, что связано с данной областью. Ваш разум будет воспринимать предмет не так легко, как это должно быть.
Взгляд на естественные науки
Причина, по которой инженерное дело и физика продвинулись гораздо дальше по сравнению с другими науками, заключается в том факте, что они занимаются проблемами, которые очень жестоко наказывают человека, если он невнимательно относится к физической вселенной.
Инженер столкнулся с задачей прокладки железнодорожного туннеля сквозь горы. Пути лежат по обе стороны гор. Если он неправильно распределил пространство, то два туннельных выхода не сойдутся в центре на одинаковом уровне. Это будет настолько очевидно, — и все посчитают это ошибкой инженера, — что он очень заботится о том, чтобы не совершить такую ошибку. Он ведет научное наблюдение за физической вселенной и следит не только за тем, чтобы туннели сошлись в пределах долей дюйма. А если он неправильно определит свойства той скалы, через которую он прокладывает туннель, то туннель обрушится; это происшествие примут за прискорбный и несчастный случай на железной дороге, и поэтому он следит и за этим.
Биология ближе к понятию науки, чем некоторые другие, так как если в области биологии кто-то очень сильно ошибется по поводу клопа, то прямой исход может оказаться драматичным и ужасным. Предположим, что на биолога возложена ответственность за введение планктона в водный бассейн. Планктон — это микроскопические микробы, которые очень полезны человеку. Но если из-за какой-то ошибки биолог запустит в источник водоснабжения тифозную палочку, то результат будет немедленным и драматичным.
Предположим, что перед биологом стоит задача выведения такой культуры дрожжей, которые при
