королеву, очевидно, хорошо знакомую с матерью. Это показалось Отем странным, но ведь и все разительно изменилось с тех пор, как они оказались во Франции.
– Ах, Жасмин, ваша дочь очаровательна. Она ведь скоро выходит замуж, не так ли?
Королева приподняла подбородок Отем и поцеловала девушку в щеку.
– Мы назначили день венчания на тридцать первое августа, но тут прибыло любезное приглашение вашего величества, – ответила Жасмин. – Теперь свадьба перенесена на тридцатое сентября.
– Он красив, малышка? – обратилась к Отем Генриетта Мария.
– Да, ваше величество, очень, – пробормотала та, заливаясь краской.
– И как же зовут этого красавца? – игриво поинтересовалась королева.
– Жан Себастьян д’Олерон, маркиз д’Орвиль, ваше величество.
– Пора, госпожа королева, – вмешалась одна из фрейлин. – Процессия вот-вот покинет дворец.
– Пойдемте, – предложила королева. – Вы, Жасмин, ваша дочь и кузины будете меня сопровождать. Почти как в старые времена, когда у меня был двор.
Она грустно вздохнула и поднялась.
Церемония проходила в здании парижского парламента, забитом людьми так, что яблоку негде было упасть. Справа, на верхних ярусах, сидели Анна Австрийская, принц Гастон Орлеанский, принц де Конде, маршалы Франции, высокородное дворянство и два самых влиятельных французских епископа – Санли и Тарба, напыщенные и до того самодовольные, словно только они, и никто другой, приблизили сегодняшний день. Слева находились высшие чины церкви, папский легат и посланники Португалии, Венеции, Мальты и Голландии вместе с членами парижского парламента и другими знатными гостями.
В одном крыле отвели места королеве Генриетте Марии Английской, двум ее сыновьям – Якову, герцогу Йорку, и Генриху, герцогу Глостеру, – и маленькой дочери, принцессе Генриетте Анне, дочери герцога Орлеанского и остальным знатным дамам, включая вдовствующую герцогиню Гленкирк и ее родственников. Отем не стесняясь озиралась вокруг, только сейчас осознав, какой скучной была ее жизнь все эти годы. Такого великолепия ей еще не приходилось видеть.
Перед ней восседал король на специально устроенном «ложе правосудия», что при ближайшем рассмотрении оказалось просто грудой подушек. Вокруг него в строго определенном порядке расположились герцог Жуайез, камергер короля, и граф д’Аркур. Месье де Сен-Бриссон, парижский провост,[6] вместе с королевской стражей обнажили головы и стояли на коленях перед королем. Провост держал резную серебряную палицу. Рядом с ним преклонил колени канцлер Сегье в алом плаще. Церемониймейстер вводил в зал остальных правительственных чиновников, членов верховного суда и генерального прокурора, которые также должны были поклясться в верности королю.
Когда вошел последний, король поднялся и сказал:
– Господа, я явился в парламент объявить, что, следуя законам государства, принимаю на себя правление, власть над правительством и чиновниками. Надеюсь, что Господь поможет мне властвовать справедливо и честно. Господин канцлер подробно объяснит вам мои намерения.[7]
Повинуясь знаку Людовика, канцлер произнес речь.
За ним поднялась Анна Австрийская и, повернувшись к молодому королю, объявила:
– Пошел девятый год с тех пор, как, согласно пожеланиям покойного короля, моего супруга и повелителя, я взяла на себя ответственность за ваше образование и управление государством. Господь в неизреченной доброте своей благословил мой труд и охранил вас, того, кто дорог не только мне, но и всем подданным. Закон королевства призывает вас на трон, и я с огромной радостью передаю вам власть, доверенную мне ранее. Надеюсь, Господь даст вам свое благословение, наделит бодростью и мужеством, и ваше царствование будет счастливым!
Она тоже склонилась перед королем, который поцеловал ее.
И тут, ко всеобщему удивлению, Людовик снова заговорил, обращаясь к матери:
– Мадам, благодарю вас за все старания и прошу простить за доставленные мною огорчения. Вы немало потрудились, заботясь о моем образовании и управлении королевством. Молю и впредь не оставить меня своими советами и помощью. Я, со своей стороны, желаю, чтобы вы оставались главой королевского совета.
Настала очередь членов парламента выразить преданность королю Людовику XIV, отныне – правящему монарху. Произносились речи и клятвы. На суд короля были представлены три декрета. Один осуждал богохульников, другой подтверждал запрет дуэлей, третий провозглашал принца де Конде невиновным в государственной измене, хотя многие были уверены в противоположном. Но сегодня король решил проявить великодушие и протянуть принцу оливковую ветвь в надежде, что тот перестанет сеять смуту.
После церемонии начался праздник. Жасмин и ее спутницы были приглашены в Пале-Рояль, где, казалось, собрался весь Париж. Танцы открыл король, пригласив мать. Принц Яков, английский герцог Йорк, повел в круг Отем, поскольку его мать была в трауре, да и сам он предпочел потанцевать с хорошенькой девушкой. Отем была невероятно польщена и благодарна теткам, потратившим немало времени, чтобы обучить ее модному в те времена менуэту. Она при дворе! Наконец-то заняла место в подобающем ей обществе, как ее сестры, и веселится от души!
– Почему вы улыбаетесь, словно скрываете какую-то тайну, кузина? – спросил Яков Стюарт, когда танец кончился. – Впрочем, я не возражаю видеть столь прелестную улыбку хоть каждый день!
– Но мы не родственники, – удивилась она.
– Ваш брат – мой кузен по крови, следовательно, и вы мне родня, леди Отем, – с улыбкой пояснил принц.
– Вы флиртуете со мной, милорд?
– Хотите, чтобы я перестал, миледи? – Он усмехнулся, и Отем внезапно сообразила, что они сидят в уединенной нише, а занавеска задернута. Его янтарные глаза лукаво смотрели на нее.
– Да, – твердо ответила Отем. – Желаю, чтобы вы это прекратили, Джейми Стюарт. Я помолвлена и скоро выхожу замуж. Помните, что Лесли из Гленкирка – благородный клан.
– Но вы так прекрасны, – не уступал он.
– Да, мне много раз об этом твердили, – обронила Отем.
– Почему вы дали слово этому французу? – не унимался принц, оттесняя ее в угол.
– Потому что люблю его, а в Шотландии, где я провела всю жизнь, для меня не нашлось жениха. До него я никого не любила. А вы, милорд, были когда-нибудь влюблены? О, это чувство, не поддающееся ни определению, ни рассудку! Моя старшая сестра влюбилась в мужчину, оказавшегося совсем не тем, за кого он себя выдавал. Средняя выбрала не того брата, какого следовало, и из-за этого была вынуждена уехать с ним в Новый Свет, где они создали для себя чудесную жизнь. Я приехала во Францию, чтобы не видеть того ада, в который вверг Англию Кромвель, и нашла Себастьяна. Ну разве не странная это вещь – любовь?
Вместо ответа Стюарт схватил ее в объятия и принялся целовать со всем пылом восемнадцатилетнего юнца. Ощутив, как прижимаются к расшитому драгоценностями камзолу ее груди, он совершенно обезумел и сжал рукой соблазнительный холмик. Но Отем стремительно вырвалась и дала пощечину молодому повесе.
– О, все вы, Стюарты, одинаковы! – негодующе воскликнула она. – Думаете не головой, а тем, что у вас между ног! Стыдитесь, Джейми Стюарт! Немедленно извинитесь, и тогда мы еще можем стать друзьями.
Вскочив, она принялась брезгливо расправлять юбки.
– Но девушкам нравится, когда я их целую! – бесхитростно запротестовал принц.
Отем рассмеялась.
– Вы моложе меня и к тому же прекрасно знаете, что я помолвлена!
– Но ваша мать была старше моего дядюшки Генриха, – возразил Яков.
– Да, на несколько лет, – согласилась Отем, – но я не моя мать, которая к тому времени, как влюбилась в Стюарта, уже была взрослой женщиной, пережившей двух мужей и родившей троих детей. Я же – девица из благородной семьи, обрученная с мужчиной, которого люблю и с которым через три недели обвенчаюсь. С вашей стороны бесчестно вести себя подобным образом, а Стюартов при всех их недостатках бесчестными не назовешь.
– Но ведь мы в кровном родстве, – заметил принц, неуклюже меняя тему. – За прошедшие века Лесли из
