– Я же говорю, 'коробка' что надо, – сказал Саша, по-хозяйски располагаясь за столом. – Главное, морскую традицию не забывают. А она, Серёга, проста как кнехт: хоть один раз, но бича накорми. Потому что завтра и ты можешь на его месте оказаться!
Субботу мы худо-бедно, но пережили, а в воскресенье опять пошли в порт. И снова нас накормили, не спрашивая, кто мы такие и что на чужом судне делаем. А потом Саша встретил в порту приятелей, и воскресный вечер мы провели в межрейсовом Доме моряков. Прямо как у Высоцкого:
Пью, бывает, хоть залейся:
Кореша приходят с рейса
И гуляют от рубля…
А в понедельник на Сашино имя пришел долгожданный перевод. Правда, надобность в нем уже отпала. В Доме моряков Саша узнал от приятелей, что один из БМРТ уходит на Владивосток и что на судно срочно требуется палубный матрос. В тот же день поэт устроился на траулер, а назавтра ушел рейсом зюйд-вест, столько-то градусов.
– Да я во Владике не задержусь: отдам рукопись – и обратно на Курилы, первым же судном. Мимо Корсакова не пройду! – сказал Саша, прощаясь. Улыбнулся из-под щегольских усиков – и ушел в порт. Унес тетрадку со стихами, а вместе с ней и свою судьбу.
'С тех пор прошло много лет, но с моряком я так и не встретился…'
Так завершается в рассказе эпизод с моряком. Так он закончился и в реальной жизни. Сашу Пастушенко я больше не встречал. Не знаю, выпустил он свой сборник стихов или нет. Да и жив ли Саша или уже читает стихи ангелам – тоже не ведаю. Я же, в отличие от своего героя Митрохина, не ушел через год на краболове к берегам Камчатки – 'слушать ритмы моря и зарабатывать на обратный билет'. Хотя и собирался это сделать, не скрою.
В конце апреля разыскало меня письмо из Амурской области. С большим опозданием ответили на один из моих запросов, которые я написал в январе и отправил в дальние края – на Алтай, в Кемерово, Иркутск и так далее. Писал редактор районной газеты 'Ленинское слово' В.И. Галузин. Мол, извините, что задержался с ответом, все дело в том, что пришлось немного подождать, пока райисполком выделит для редакции квартиру. И вот теперь можете смело приезжать к нам в Поярково. Если не передумали, конечно.
И стало мне тогда, честно говоря, не до краболова.
Глава пятая
В Благовещенске я бывал и раньше – в 1974 году. Приезжал сюда вместе с театром КДВО, в котором работал тогда монтировщиком декораций. Город запомнился просторными улицами, основательными домами и красивой набережной, с которой хорошо был виден китайский город Хэйхе. Бросались в глаза десятки кирпичных труб на той стороне Амура – наследие 'большого скачка' середины пятидесятых, когда трудолюбивое китайское население занималось выплавкой стали в домашних условиях.
В конце семидесятых капитализм за Амуром еще не строили, но и с развитым социализмом уже не ладили. Взаимная неприязнь туманом клубилась над рекой. Китайские пограничные катера на встречном курсе сердито поднимали волну в сторону сопредельного государства. Изредка попадались мелкие суденышки, облепленные черноголовыми пассажирами от киля до клотика. И как они при бортовой качке в воду не сыпались, одному Будде известно.
Фарватер у Амура извилист, и 'Метеор' часто прижимался совсем близко к китайскому берегу. Председатель Мао щурился с огромных портретов на гордость советского речного флота. На фоне убогих крестьянских фанз круглолицый председатель выглядел особенно внушительно. При виде скоростного 'Метеора' рыбаки на берегу бросали снасти и демонстративно поворачивались к ревизионистам спиной. Так и стояли, подбоченившись, пока судно пролетало мимо. Время дешевого китайского ширпотреба в обмен на богатый русский лес было ещё впереди.
Для редактора Галузина журналист с Сахалина был вроде кота в мешке. Свое любопытство редактор скрывать не стал: не успел я как следует оглядеться с дороги, как меня уже позвали.
– Сельской тематикой заниматься приходилось? – стал расспрашивать Галузин.
– В общем-то, приходилось. Правда, я в отделе писем работал…
– У меня вакансия в отделе партийной жизни. Так что готовьтесь осваивать новые темы, – деловито заметил редактор.- А фотографировать умеете?
– В принципе, да.
– У нас район сельскохозяйственный, одиннадцать совхозов и колхоз, ездить приходится много, – продолжал Галузин. – Материалы в газету идут практически с колес. Все делаем сами: и корреспонденции пишем, и сельских механизаторов фотографируем. Выходим как все – три раза в неделю, на четырех полосах. А в посевную и уборочную – ежедневно, на двух. Само собой, норма строк: ее надо выполнять. Для газетчика это святое дело!
Я представил себя, ежедневно выполняющего норму строк, и вспомнил Сибирь. Всего-то две буквы лишних: там – Ярково, а здесь – Поярково. А разницы практически никакой: и там, и здесь только и делают, что строчки считают.
– Тяжело, не спорю, – посочувствовал Галузин. – Зато какая оперативность! Знаете, как у нас говорят? Утром – в куплете, а вечером – в газете! То есть, наоборот: утром – в газете, а вечером…
Здесь в кабинет вошел какой-то высокий и худой, с суровым солдатским лицом, и ситуация с куплетом осталась до конца не проясненной.
– В чем дело, Александр Ильич? – несколько нервно спросил Галузин. – Видите, я занят!
– Извините, но там Турков…
– Что – Турков? Я ведь его домой отпустил.
– Не уходит. Говорит, пока материал не допишет, нипочем из редакции не уйдёт. Прямо и не знаю, что с ним делать.
– Сейчас я ему такой материал покажу! – пообещал Галузин, выскакивая за дверь. Худой последовал следом.
Материал редактор показывал долго, минут десять. Через стенку прорывались голоса: 'А вот нечего здесь бордель устраивать!' 'Так ведь знамя вручали, переходящее. Грех за него не выпить!' 'А вы здесь причем? Знамя же не вам вручали?' 'Да какая разница? Главное, вручили…' 'А я говорю, домой, домой иди!'
В конце концов, таинственный Турков домой все-таки ушел, и голоса за стеной разом стихли.
– И ведь журналист неплохой, пишет много, а стоит только в какое-нибудь хозяйство съездить, так два дня на работу не выходит, – сказал Галузин, вернувшись в кабинет.- Давно бы выгнал, если бы столько строчек не давал. А у вас, извините, как с этим делом?
– Со строчками? Только по праздникам, – успокоил я редактора. – Новый год, 1 мая, 7 ноября…
– Да вы, как я погляжу, с юмором, – усмехнулся Галузин. – Наверное, фельетоны пишете?
– А что? Есть интересная тема? – нагло спросил я, хотя до этого не написал ни одного фельетона.
– Там посмотрим, – уклончиво отвечал редактор. – Ладно, не буду вас задерживать с дороги. Идите, отдыхайте. А вот и ключ от обещанной квартиры… Только деньги там не лежат, – торопливо добавил он, заметив невольную улыбку на моем лице. – Деньги еще заработать надо…
Журналист П. Турков был из местных. Лет пятидесяти двух или трех. В свое время работал в колхозе, потом вступил в партию и подался в районную печать. Возглавлял в газете отдел сельского хозяйства, раза два в неделю ездил в командировки и обожал вино 'Яблочное' по рубль тридцать две бутылка. Не мадера, понятно, зато дешево и сердито. Пьянел Турков быстро, писал еще быстрей. А захмелев как следует, принимался строчить вообще с невероятной скоростью.
– Одно плохо: граматёшки у меня маловато, – честно признавался Турков. – Зато опыта много. Могу один всю газету сделать. Спорим?
С Турковым не спорили: ясно, что сделает, было бы 'Яблочного' в достатке.
– Да сделать можно все что угодно, Петр Иванович, – иногда не выдерживал я на редакционных
