послевоенный период главной сферой притяжения всех релятивистских и субъективистских интерпретаций методологии исторического познания. Французский философ-марксист Ф.Шатле следующим образом оценил эту философию : 'Если на место спекуляций о возможностях современной историографии (которые являются главной заботой 'критической философии истории') поставить научный поиск 'смысла истории', то релятивизм вполне можно рассматривать как авантюру, в которой, как в сказке для глупцов, много шума и ужасов и никакого значения. Разумеется, относительность знаний о прошлом имеет место, но это не может изменить самой сути прошлого. Все это объясняет резкость атак со стороны марксизма против 'идеализма', который пытается сделать историю 'неуловимой''[10][17]. 'Критическая философия истории' с самого начала приобрела ярко выраженную антимарксистскую направленность. Однако, будучи воплощением политической реакции в области историографии вобще, она оказалась враждебной любым прогрессивным начинаниям в исторической науке. Не случайно поэтому, что и школа 'Анналов' с ее намерениями превратить историю в подлинную науку оказалась для 'критической философии истории' противником 'слева'. В выступлениях таких, например, представителей этой философии, как П.Рикер, П.Вейн, М.де Серто[13], 'Анналы' стали мишенью для резкой критики. В 1971 г. вышла книга П.Вейна 'Как пишется история', в которой он с неоидеалистических позиций 'критической философии истории' предпринял попытку развенчать основные теоретические установки 'Анналов' 40-60-х годов. Все построения П.Вейна основаны на том, что он отказывает истории в праве называться наукой, устанавливать причинную связь событий; удел историка-рассказ, повествование, удовлетворение любознательности[14]. Особое недовольство П.Вейна вызывает то обстоятельство, что в некоторых исторических исследованиях слово 'причины' оказывается рядом со словом 'революция'. В этом случае, объявив причины просто несуществующими, он одним ударом расправляется и с революциями. Достигается это при помощи следующей не очень сложной операции. Иллюзия относительно того, что революция дана нам как факт и остается лишь отыскать ее причины, пишет Вейн, рассеивается, когда вместо слова 'революция' ставится то, что за этим словом скрывается,—'агрегат мелких фактов'. Со ссылкой на такой непререкаемый для него авторитет, как Р.Арон, П. Вейн утверждает, что 'причины', взятые в их совокупности, не влекут за собой 'революцию' как нечто проистекающее из них: есть лишь 'частные причины', каждая из которых объясняет один из многочисленных 'частных фактов', которые затем объединяют под названием 'революция'[15].
На первый взгляд может показаться, что Вейн ратует за возвращение к старому, к тем временам, когда позитивисты Ланглуа и Сеньобос повествовали в своих книгах по истории 'так, как это было на самом деле'. Однако методология Вейна-это не просто движение вспять. Современная философия идеографического метода имеет мало общего с примитивным эмпиризмом традиционной позитивистской историографии. В ней главенствующая роль отводится познающему субъекту. Теория и метод познания, согласно этой философии, всецело подчинены ему и лишены всякого объективного содержания. Направляя главные свои атаки против марксистской теории исторического процесса, субъективистская философия истории не намерена обходить и то, что представляется ей опасным в отдельных направлениях буржуазной историографии. Вейну не по душе стремление некоторых французских буржуазных историков мыслить масштабно, подходить к изучению истории комплексно, привлекать к сотрудничеству с историей другие науки—географию, статистику, демографию и др. У истории, заявляет он, нет ни своего метода, ни предмета; это не наука, а искусство. Поскольку же искусство-дело индивидуальное, то любые попытки объединить усилия различных наук с целью познания прошлого лишены всякого смысла.
Как видно из сказанного, атаки на школу 'Анналов' со стороны реакционной историографии и поборников 'критической философии истории' имеют одну общую основу: опасения, как бы проблематика научных исследований этой школы, сосредоточение внимания на экономических и социальных процессах, склонность к широким обобщениям и стремление устанавливать взаимосвязь явлений не приблизили ее к марксизму.
Со второй половины 40-х годов во Франции начали осуществляться определенные меры в целях организационного укрепления исторической науки. Первым шагом в этом направлении стало создание в 1947 г. Секции экономических и социальных наук (VI Секция) Практической школы высших исследований в Париже. Эта секция с самого начала выполняла роль одновременно научно-исследовательского, учебного и издательского учреждения[16]. Она была призвана стимулировать развитие тех гуманитарных и социальных наук, которым не уделялось достаточно внимания на факультетах Сорбонны. В первые послевоенные десятилетия в VI Секции было четыре основных отдела: экономической и социальной истории, экономики, социологии, культуры, которые в свою очередь подразделялись на 42 исследовательских центра. Многие из этих центров создавали свои филиалы в разных городах Франции и за ее пределами. Центром исторических исследований руководил Ф.Бродель, центром экономических исследований—Ш.Моразе. Общее руководство Секцией экономических и социальных наук Практической школы высших исследований осуществлял Л. Февр, а после его смерти Ф.Бродель. Следует отметить, что VI Секция была создана за счет финансирования из Фонда Рокфеллера[17].
До начала 60-х годов VI Секция была лишь одним из многочисленных научно-исследовательских центров, в котором разрабатывалась одна из доктрин истории,—в полном соответствии с концепцией плюрализма и французской пословицей: 'Не клади все яйца в одну корзину—так их легче раздавить'. Но по мере того как VI Секция набирала силу, расширяя круг своих адептов, она стала теснить 'конкурентов'. Сильные мира сего начали менять свое отношение к 'бунтарской' школе, особенно после того, как увидели в концепции 'глобальной истории' Ф. Броделя средство сплотить переживавшую кризис после второй мировой войны французскую историческую науку на прочном фундаменте новой немарксистской плюралистической доктрины.
В 1963 г. правительственным декретом было санкционировано важное мероприятие, направленное на усиление интеграции гуманитарных и социальных наук. За счет средств Фонда Форда и финансирования по линии министерства национального образования на бульваре Распай в Париже началось строительство Дворца Наук о Человеке (Maison des Sciences de l'Homme), где уже в 1970 г. разместилось большинство центров VI Секции. Первым руководителем этого объединенного научно-исследовательского учреждения стал Ф. Бродель.
Эти события сыграли важнейшую роль в развитии 'Анналов' в послевоенный период. Уже сам факт, что во главе VI Секции оказались историки-руководители этой школы, говорил о многом. С одной стороны, объединение в рамках VI Секции экономических наук, социологии, антропологии, географии, психологии, лингвистики ориентировало все эти науки на проблемы истории человеческого общества, с другой стороны, это давало возможность самой исторической науке обогащаться за счет достижений других наук в ходе организации и осуществления совместно с ними комплексных исследований. Важное значение имело и то обстоятельство, что руководители 'Анналов' и наиболее видные историки близких к ним направлений в исторической науке получили солидную материально-организационную основу для утверждения своих концепций, для расширения в нужном для них направлении исследовательской проблематики. После опубликования в 1949 г. работы 'Средиземное море и мир Средиземноморья в эпоху Филиппа II' Ф. Бродель привлек большую группу талантливой научной молодежи к разработке своей 'геоистории', к комплексному исследованию крупнейших регионов мира в период XVI - XVII вв. То же самое можно сказать и об Э.Лабруссе, который, осуществляя руководство подготовкой кандидатских диссертаций, способствовал направлению усилий многих молодых исследователей VI Секции на решение таких проблем, как история цен, чередование социальноэкономических конъюнктур, история классов и т.п.
Оценивая значение создания Секции экономических и социальных наук, один из последователей Блока и Февра, Ж.Глениссон, имел все основания заявить, что она послужила местом институционного расположения 'доктрины' 'Анналов', стала для этой школы своеобразным рычагом, с помощью которого она могла влиять на научную карьеру университетских кадров, способствовала воцарению на какое-то время 'спокойствия' в исторической науке, обеспечив ее иерархизацию и централизацию на основе ставших господствующими концепций и взглядов[18]. Менее ревностный, чем Ж.Глениссон, поборник школы 'Анналов' М.де Серто, разделяя точку зрения о большом значении Секции экономических и социальных наук, оценивает его, однако, сугубо в негативном плане, считая, что в результате 'Анналы' из направления мысли стали превращаться в организационно оформленную 'школу' мышления[19]. В суждениях М.де Серто есть немалая доля истины. VI Секция, по его мнению, не только придала устойчивое социальное положение 'доктрине' 'Анналов', но и сделала возможной эту 'доктрину', поскольку в рамках VI Секции, как, впрочем, и
