с точки зрения соотношения общего и особенного. 'Как и любой историк,— пишет он,- я тоже придаю значение единичным фактам, этим однодневным, быстро увядающим цветам, которые нельзя взять в руки дважды'[76]. Но здесь же Бродель дает расширительное толкование единичного, не сводя это понятие к отдельному факту, событию, к какому-то одному из явлений общественной жизни. Если взять общество в совокупности всех его характеристик, говорит он, можно утверждать, что в целом, как оно предстает в данный момент, оно уже никогда не повторится, оно представляется как некая временная уравновешенность, но оригинальная, в своем роде уникальная. Однако история— это не только единичное, не только различие и новшество, не только то, чего нельзя увидеть дважды. Да и новшество никогда не бывает новшеством в полной мере, оно сосуществует с повторяющимся, с регулярностью. Иногда даже в таких, казалось бы, несхожих событиях, как военные сражения, которые разделяют столетия, можно усмотреть много общего в системе вооружения, в тактике, в поведении их участников и т. п.[77]
Под понятие 'глобальность' Бродель подводил и воспроизведение действительности во всем ее конкретном многообразии. В его работе 'Материальная цивилизация и капитализм' на временном отрезке в четыре столетия рассматривается огромное множество самых различных проявлений материальной жизни — состав и движение населения отдельных регионов и целых континентов. техника и транспорт, питание и жилища, торговля, города и коммуникации и т.п. Конечно, пишет Бродель в заключении к этой работе, мы не претендовали здесь на то, чтобы представить всю материальную жизнь мира. Замысел этой книги заключается в том, чтобы 'если не все увидеть, то по крайней мере все расположить так, чтобы расположение всего увиденного непременно соответствовало мировому масштабу'. А для этого необходимо было предпринять попытку представить все проявления материальной жизни в виде системы[78].
Еще один аспект проблемы глобальности — это решительный отказ от евроцентризма. 'Еще вчера,— пишет Бродель,-мы, историки, как представители западного мира, слишком часто воображали, что весь мир вращается вокруг нас... Сегодня нам во что бы то ни стало необходимо оторваться от этого непомерного самолюбования'[79]. Настаивая на том, что в европейской исторической науке должны получить 'право на существование' проблемы истории всех регионов мира, Бродель одновременно выступал против ограничения исторического исследования рамками отдельного региона. В этом случае, считал он, история не видела бы ничего, кроме своей региональной замкнутости, и оценивала бы себя лишь собственной меркой, сквозь призму локальных особенностей и интересов. 'Нет больше особой европейской истории, как нет в действительности и особой истории Азии или исламского мира. Есть только мировая история, рассматриваемая то с позиций Средиземноморья, или Европы, или же Азии, то с позиций крупных и сложных регионов и хитроумных связей ислама...'[80]
Можно было бы привести и другие высказывания Броделя, оттеняющие различные аспекты его понимания глобальной истории, но первое, что представляется очевидным,—это его стремление доказать: главная задача заключается в том, чтобы, несмотря на трудности и присущие исторической науке противоречия, не нарушить 'единство истории', которое определяется единством жизни[81]. Под единством истории в данном случае подразумевается единство во времени—от начала истории человечества до наших дней, единство в пространстве—все живущее на земле человечество, наконец, всеобщность, полнота охвата всех видов общественной жизни.
Бродель отдавал себе отчет в том, что одной лишь исторической науке не справиться с такими большими задачами; их решение возможно лишь совместными усилиями всех социальных и гуманитарных наук. Глубокой убежденностью в этом и объясняется разносторонняя деятельность Броделя, направленная на осуществление объединения, даже принудительного, различных наук о человеке, с тем чтобы 'привести их к общей проблематике, которая освободит их от множества ложных проблем, от бесполезных занятий, и после необходимого избавления от всего лишнего и выявления главного подготовить выделение на новом уровне предмета каждой из наук о человеке'[82].
Что же касается собственно истории, то она, являясь, как и социология, глобальной наукой и представляя собой, как говорит Бродель, 'синтез', 'оркестр', призвана изучать человеческое общество во времени и во всех формах его социальной реальности. 'Я имею в виду при этом,- пишет он,- все обширные формы коллективной жизни: экономику, общественные институты и устройства и, наконец, особенно- цивилизации, любые реальности'[83].
Стремление Броделя превратить историю в синтетическую науку, которая имела бы объектом своего исследования прошлое человеческого общества в целом и как целое, заслуживает особого внимания и требует более подробного рассмотрения.
'Глобальная история' Броделя в этом смысле включает в себя три взаимосвязанных аспекта: 1) историческая действительность 'эшелонирована в глубину', она слоиста, ступенчата, имеет несколько уровней, или ярусов; 2) одной из форм существования этой эшелонированной в глубину исторической действительности является единое социальное время, которое воплощается (в зависимости от глубины залегания пластов этой действительности) в различных по своей продолжительности ритмах; 3) историю человечества можно представить и познать лишь в том случае, если ее рассматривать одновременно сквозь призму временного и пространственного аспектов. Пространственный аспект—это внутренняя логика социального пространства, воплощающаяся в разнообразных формах исторической действительности, высшей среди которых является цивилизация.
Характеристику различных уровней исторической действительности и соответствующих им временных ритмов Бродель начинает с того, что было предметом традиционной историографии. Для нее было характерным повествование 'на коротком дыхании' о событиях, об индивидах. Это микроистория, вписывающаяся в рамки коротких промежутков времени (le temps bref). Событие для Броделя—это 'взрыв', 'звонкая новость'. Поскольку событие обладает целым рядом значений и связей (оно, например, может быть связано со временем, далеко выходящим за пределы его собственной длительности), Бродель полагает, что к микроистории должно применяться не время, измеряемое событиями, а время, измеряемое короткими хронологическими единицами. Масштаб этого времени соразмерен с ритмом повседневной жизни индивида. Это время журналиста, хроникера, в поле зрения которого попадают не только большие события, называемые историческими, но и явления небольшой длительности, встречающиеся во всех формах и сферах жизни: в экономике, политике, социальных отношениях, культуре и даже в природе (извержение вулкана, буря).
На первый взгляд кажется, говорит Бродель, что прошлое — это масса мелких фактов, одни из которых поражают нас, другие же, напротив, постоянно повторяясь, почти не привлекают нашего внимания. Но эта масса фактов не исчерпывает всей реальности, всех переплетений истории,через которые пробивается научное мышление.
Развитие исторической науки в первой четверти XX в., ее связи с другими науками о человеке, ее новая ориентация на социально-экономическую действительность - все это привело к тому, что в сфере истории помимо кратковременных событий оказались более продолжительные циклы, характерные для ритма экономической жизни. Изучение кривых цен и заработной платы, демографической прогрессии, развития производства, анализ товарного обращения - все это потребовало значительно более крупных масштабов времени. Появился новый способ исторического повествования, 'речитативом' которого стали экономическая конъюнктура, цикл или 'интерцикл', исчисляемые временными единицами в 10,25, 50 лет.
Однако и этим, по мнению Броделя, не исчерпывается вся историческая реальность. Такие, например, ее проявления, как технология, политические институты, многие явления духовной жизни, методы познания, цивилизации, обладают своим ритмом жизни и развития и относятся к истории 'большой продолжительности' ('longue durée'). Это история человека вместе с окружающей его средой, довольно часто состоящая из упорных повторов, из беспрестанно возобновляющихся циклов, почти вневременная история, соприкасающаяся с неодушевленными предметами, история, которая изменяется медленно, и поэтому эти изменения с трудом могут быть отмечены наблюдателем. Главными персонажами этой истории являются 'структуры', определяемые Броделем прежде всего как любые обнаруживаемые в прошлом реальности, которые противостоят времени большой · продолжительности. Их существование обусловлено воздействием космоса, географических, биологических факторов, коллективной психологии. Некоторые из этих долговременных структур становятся устойчивыми элементами жизни целого ряда поколений. Все они являются в одно и то же время и опорой, и препятствием исторического движения. Как трудно, пишет Бродель, преодолевать некоторые географические и биологические условия, некоторые пределы роста
