годов. Приемы и методы исследования экономической конъюнктуры, в условиях которой разразился мировой экономический кризис, распространились затем и на другие проблемы социально-экономической истории.
Исследование механизмов взаимодействия экономических и социальных явлений, обусловленных именно данной конъюнктурой, не лишено рационального содержания. На отдельного человека, на социальные группы, на взаимоотношения между людьми непосредственное влияние оказывают не столько долговременные противоречия, заложенные в столетних циклах, сколько кратковременные вспышки, в которых эти противоречия проявляются, катаклизмы, немедленно отражающиеся на заработной плате и прибылях, на питании и уровне жизни. Однако ограничение исследования социально-экономической действительности узкими рамками лишь данной конъюнктуры чревато серьезными методологическими изъянами. Даже самые масштабные события социальной истории, такие, например, как революции, оказываются в этом случае обусловленными эпизодическими экономическими факторами. Пожалуй, самой наглядной иллюстрацией методологической спорности такого подхода является доклад Э.Лабрусса 'Как возникают революции' на конгрессе историков в Париже, посвященном 100-летию революции 1848 г. Революция 1789 г. была обусловлена, согласно Э.Лабруссу, 'естественным катаклизмом' — последовавшими один за другим двумя неурожаями зерновых, повышением цен, снижением покупательной способности населения, кризисом в текстильной промышленности, безработицей. Такая же последовательность событий породила и революцию 1830 г.; экономический кризис и здесь нашел непосредственное продолжение в социальном кризисе. И лишь в причинах революции 1848 г. Э.Лабрусс усмотрел новый момент: к 'естественным неуравновешенностям старой экономики зерновых и текстиля' (неурожай и т.д.) здесь добавилась 'искусственная неуравновешенность новой металлургической экономики'[175].
Совершенно очевидно, что все противоречия, обусловившие данную кратковременную конъюнктуру, не могут быть в полной мере вскрыты, если исследование ограничено узкими временными рамками предреволюционного периода. Однако и в тех случаях, когда вместо конъюнктурной динамики на первый план выдвигались явления большой продолжительности, долговременные 'структуры' Ф.Броделя, методологических изъянов не становилось меньше. Отсутствие диалектики по-прежнему не позволяло продвинуться вперед на пути познания истины. Дело в том, что в броделевской перспективе 'большой продолжительности' самой кратковременной конъюнктуре, в которой проявляются различные взаимодействия экономического и социального, определяющие своеобразие данного момента, отводится роль незначительного события. Экономический или социальный кризис, революция на фоне многовекового цикла выглядят как эпизоды, случайные стечения обстоятельств, не затрагивающие глубинных экономических и социальных явлений. Следовательно, такие 'события' и не должны обязательно попадать в поле зрения историка.
С общей ориентацией социально-экономических исследований оказались тесно связанными проблемы так называемой 'социальной стратификации'. Наиболее прогрессивные французские буржуазные историки, например Ж.Бувье, Ж.Ле Гофф и другие, не могли не считаться с серьезными достижениями марксистской историографии, и в частности с конкретными исследованиями П.Вилара и А.Собуля по социальной истории Франции. Так, во многих работах Ж. Бувье проводятся положения о том, что основой социальной структуры феодального и капиталистического обществ являются классы, а главным критерием принадлежности к классу - собственность на средства производства [176]. Однако большинство историков школы 'Анналов' не разделяли столь определенную точку зрения по этому вопросу. В их работах состав общества представляет более пеструю, по существу внесоциальную картину 'групп', 'категорий', профессий, возрастов, продолжительности жизни и т. д.[39] Весьма характерным в этом отношении является начатое еще в 1946 г. коллективное исследование с целью разработки социально-профессиональной кодификации французского общества XVIII, XIX и XX вв. В каждом веке было выделено по 10 различных категорий, принадлежность к которым определялась родом занятий, занятостью в определенной отрасли экономики, профессиональным положением и т.п. В разработанной под руководством А.Домар кодификации не нашлось места лишь такой категории, как классы, и критериям принадлежности к ним [178]. Многие историки анналовской школы, оперирующие в своих работах понятием 'класс', считают невозможным точно его квалифицировать и используют для этого такие критерии, как уровень доходов, образование, престиж. С помощью различных комбинаций этих критериев даются такие, например, определения (Г.-Д. Голь) : 'Класс - это совокупность индивидуумов, расположенных вокруг центрального ядра таким образом, что за теми, кто находится близко к нему, можно с уверенностью признать принадлежность к этому классу, причем эта уверенность уменьшается по мере удаления от ядра'[179].
Французские историки-марксисты в теоретических работах и конкретных исследованиях убедительно показали научную несостоятельность такого подхода. 'Социальные классы писал П. Вилар,-отличаются один от другого не потреблением и доходами, а своим положением в процессе производства. Богатые, бедные - это внешняя сторона дела. Она важна. Ею определяются психологии. Но эта внешняя сторона не является движущей силой изменений и борьбы. Вопрос не в том, чтобы знать, каков человек, беден или богат. Важно, как он таким становится. Обогащение, обнищание - вот главные вопросы социальной истории. Богатым или бедным человек становится в зависимости от того, каким образом он участвует в процессе производства, от того, какое положение по отношению к процессу производства он занимает'[180]. П. Вилар и А.Собуль в своих трудах показали, что эти положения в полной мере относятся и к докапиталистическим обществам. Всю аграрную историю Западной Европы до антифеодальных революций невозможно понять и объяснить вне марксистских категорий способа производства и производственных отношений.
По вопросам социальной структуры докапиталистического общества у историков школы 'Анналов' оказались довольно влиятельные противники и справа, позиции которых наиболее полно и определенно выразил Р.Мунье. По его мнению, французское общество до революции 1789 г.-это 'сословное общество', а не классовое. В основе 'социальной стратификации', утвержает он, должны быть не экономические критерии, а такие понятия, как достоинство, честь, отношение к власти, место человека в обществе. Постановку вопроса о классовой борьбе применительно к обществу 'старого порядка' Р.Мунье считает анахронизмом, а крестьянские движения той эпохи—лишенными какого бы то ни было позитивного социального содержания [181][40]. Аналогичные по существу, но более рафинированные по форме утверждения становятся в 60-х годах нормой для многих публикаций историков школы 'Анналов'.
В наиболее концентрированном виде проблемы социально-экономической истории, соотношения структурных процессов и конъюнктурной динамики, экономических и социальных факторов нашли отражение в опубликованной в 'Анналах' в 1966 г. статье Ф.Крузе 'Англия и Франция в XVIII веке. Попытка сравнительного анализа двух типов экономического роста'[184]. Эта статья—не рядовая публикация, она была написана на основе лекций, прочитанных Ф.Крузе в лондонской школе экономических и политических наук, и напечатана в журнале после многочисленных консультаций автора с крупнейшими французскими историками и экономистами П.Дейоном, Д.-С. Ландом, П.Леоном, М.Леви Лебуайе, Ж.Меврэ. Статья Ф.Крузе получила широкий отклик и вошла во многие библиографические указатели. В ней были учтены материалы исследований и основные выводы таких историков и экономистов, как П.Губер, Э.Лабрусс, Ж.Меврэ, П.Леон, Р.Баэрель, и других, поэтому можно считать, что она отражает общие для 'Анналов' представления по многим затронутым в ней вопросам.
Ф.Крузе предпринял попытку дать свое решение сложной научной проблемы: на основе сравнительного анализа различных переменных величин социально-экономической действительности Англии и Франции XVIII в. определить присущие каждой из этих переменных удельный вес и степень влияния на экономическое развитие той или другой страны; на основе этого сравнения ответить на вопрос об истоках промышленной революции; объяснить опережающие темпы развития английской экономики в XVIII в. и ее техническое превосходство по сравнению с французской; четко выделить те факторы, которые были характерны только для Англии и определили собой уникальный феномен — промышленный переворот в Англии в XVIII в.[185]
Естественно было бы ожидать, что, поставив столь сложные вопросы, Ф.Крузе начнет свой сравнительный анализ с обоснования критериев, которыми он собирается руководствоваться. Лишь в этом случае у читателя его статьи могло бы сложиться убеждение, что, взвешивая различные переменные и
