мышлении, которому приписываются такие якобы постоянные свойства, как утопичность, оторванность от реальности. Неизбежно наталкиваясь на веками складывавшийся порядок, установившиеся образ жизни, обычаи, нравы людей и отвергая все это, революционеры будто бы создают вокруг себя 'пустоту' и в силу этого вынуждены прибегать к 'абсолютной организации сверху', что в конце концов ведет к установлению тоталитарных режимов и бюрократии. Разрабатываются 'теории', имеющие целью 'доказать', что любая революция сводится к насилию и террору, обусловленным будто бы врожденными животными инстинктами человека, 'чувством безнадежности', которое испытывают победители.
Подобными антиреволюционными мотивами определяется и все содержание работы М.Ферро 'Революция 1917 года'.
В первом ее томе рассматриваются проблема соотношения войны и революции, содержание программ наиболее крупных политических партий и основные чаяния различных социальных слоев русского общества, выраженные в виде требований после Февральской революции. В разработке вопроса о войне и революции М.Ферро не оригинален. Он повторяет ставшие уже избитыми тезисы буржуазной историографии о том, что война прервала успешное развитие экономики России, вызвала общий хаос русского общества, что не будь войны, может быть, и не было бы никакой революции и Россия продолжала бы 'нормально' следовать 'западным образцам'[180]. С постановкой вопроса о соотношении требований - экономических, социальных и политических-рабочих, крестьян, солдат, представителей различных наций и народностей России и программных положений основных политических партий М.Ферро надолго погружается в рассуждения о 'законности'Советской власти. Утверждая, что после Февральской революции ни рабочий класс, ни крестьянство якобы даже не помышляли о каких бы то ни было социалистических идеалах, М.Ферро делает вывод об утопическом характере политики партии большевиков. По его логике — а она представляет собой логику буржуазного и отчасти оппортунистического мышления -получается, что, если массы сами в ходе стихийно развивающейся борьбы не выработали социалистического сознания, рабочее движение в целом должно отказаться от социалистических идей, а задачи политических партий должны быть ограничены решением тех требований, которые выдвигаются самими массами [181].
Однако в условиях России 1917 г. даже эти требования, по мнению М.Ферро, не соответствовали экономическим возможностям и были 'экстремистскими'. 'Чрезмерным требованиям' рабочего класса и его стремлению немедленно удовлетворить свои основные чаяния противостояла неуступчивость буржуазии, которая, согласно М.Ферро, не имела времени накопить больших капиталов, как в Великобритании или во Франции; она была ограничена в средствах, терпела убытки и контролировала лишь часть капиталов, которые использовала [182]. Но, как известно, вопрос об удовлетворении экономических требований российского рабочего класса в 1917 г. был не столько вопросом экономических возможностей, сколько социальной проблемой. Буржуазия вовсе не собиралась соглашаться на уменьшение 'русских' сверхприбылей, которые, как подчеркивал В.И.Ленин, превышали в 2 - 3 раза прибыли европейской буржуазии в годы войны [183]. Кроме того, если до Февральской революции буржуазия вынуждена была делиться своими доходами с царской бюрократией, то после революции огромные военные прибыли стали поступать исключительно в ее собственный карман. Вместе с тем буржуазия, став у власти, глубоко запустила руку в государственную казну, которой она теперь почти полностью распоряжалась. Временное правительство предприняло ряд мер (государственное нормирование цен, выдача государственных субсидий и авансов широкому кругу предпринимателей, освобождение военных прибылей от налоговых обложений), которые способствовали дальнейшему обогащению капиталистов [184] Так что нежелание пойти на удовлетворение экономических требований рабочих проистекало не только из 'неуступчивости' русской буржуазии. Здесь проявилась ее классовая политика, стремление использовать экономические рычаги как средство борьбы с революционным движением.
Далее М.Ферро приступает к анализу деятельности различных политических партий и причин их успехов или неудач накануне и в ходе Октябрьской революции. Критерием этой оценки здесь служит для него не объективное соотношение классовых сил, а 'способность партий к маневрированию', которая в свою очередь ставится в зависимость от господствующего в них психологического климата, от субъективных качеств их лидеров. Из всех политических партий, группировок и организаций лишь та, пишет М.Ферро, могла добиться успеха, которая вопреки реальным возможностям согласилась бы выполнить народные требования, не сопротивлялась бы 'спонтанному движению революции'. В условиях разоренного войной хозяйства, когда 'старые пружины государства и общества' больше не действуют, вполне допустимо, считает он, что 'какая-то группа, даже небольшая, может приобрести влияние, непропорциональное ее реальной силе, если она будет действовать решительно'[185]. Меньшевики и эсеры, по мнению М. Ферро, действовали нерешительно. Большевики же, внушает он, из чисто тактических соображений выступили в поддержку требований народа, и благодаря этому им удалось взмыть на гребне революционной волны и оказаться у власти [186]. Именно к этому тезису, как легко убедиться, и сводятся в конечном счете все рассуждения М. Ферро.
Работы М.Ферро буквально пронизаны откровенной классовой неприязнью к народным массам. Народное движение в России в 1917 г. представлено в них как 'разгул анархии', пробуждение в массах 'врожденной жажды насилия и погромов', проявление якобы 'векового инстинкта' русских к разрушению, ниспровержению любых порядков и авторитетов [187].
Такой бесспорный факт, как поддержка народом политики партии большевиков, М.Ферро пытается объяснить опять-таки 'врожденным анархистским инстинктом русских'. Извращая подлинный смысл многогранной деятельности партии, он утверждает, что эта деятельность всегда 'шла в направлении дезинтеграции и именно в этом состояла тенденция живых сил революции'. Этим и объясняется, по мнению М.Ферро, поддержка со стороны масс партии большевиков. Что же касается вопросов большой политики, конечных целей большевиков, то они не находили якобы отклика в народных массах, и даже события октября 1917 г. не вызвали у них никаких эмоций.
Как видим, М.Ферро пытается воскресить старые схемы и наиболее ходовые антибольшевистские мифы кадетов и меньшевиков. В частности, тезис об анархизме масс в 1917 г., о всеразрушающем характере их движения заимствован у кадетских профессоров, которых в свое время В.И.Ленин заклеймил в работах 'Победа кадетов и задачи рабочей партии' (1906 г.), 'К истории вопроса о диктатуре' (1920 г.). В. И. Ленин отмечал тогда, что в представлении самодовольного буржуа, 'когда история человечества подвигается вперед со скоростью локомотива, это — 'вихрь', 'поток', 'исчезновение' всех 'принципов и идей'. Когда история движется с быстротой гужевой повозки, это—сам разум и сама планомерность. Когда народные массы сами, со всей своей девственной примитивностью, простотой, грубоватой решительностью начинают творить историю, воплощать в жизнь прямо и немедленно 'принципы и теории',— тогда буржуа чувствует страх и вопит, что 'разум отступает на задний план'...' Наоборот, говорил В.И.Ленин, в истории именно в такие моменты выступает разум масс, а не разум отдельных личностей, именно тогда массовый разум становится 'живой, действенной, а не кабинетной силой...' [188].
В настоящее время советская историография Великой Октябрьской революции насчитывает значительное количество работ, в которых вопрос о характере и формах революционного творчества народных масс накануне и в ходе революции получил всестороннее и глубокое освещение [189]. В свете последних достижений советской исторической науки особенно жалкими выглядят потуги буржуазных историков изобразить движение масс в России накануне революции в виде неуправляемой стихии, массового психоза, действий бессознательной толпы. То, что буржуазные историки именуют 'анархией' и 'хаосом', на самом деле было стремлением найти истину путем участия в митингах, манифестациях, заседаниях Советов, в продолжительных спорах и дискуссиях, которые проходили повсеместно. Все это было поиском нового в общественной жизни, 'необходимым переходом совершенно еще неподготовленных к общественному строительству масс,—переходом от исторической спячки к новому историческому творчеству [190].
Во втором томе своей работы М.Ферро уже окончательно покидает область науки. Его итоговые оценки Октябрьской революции, ее причин, характера и результатов, попытки обоснования которых и составляют все содержание этого тома, выдержаны всецело в духе идеологии и пропаганды антикоммунизма и антисоветизма. М. Ферро исходит из представлений о реальном социализме как о тоталитарном бюрократическом обществе, основанном на насилии и терроре, и пытается доказать, что истоки этого общества следует искать в самом факте свершения Октябрьской революции и в практике осуществления ее целей [191].
