Владимир Ильич был мрачнее тучи. Михаил Леонидович, наоборот, все время пытался острить, веселить окружающих. Он именно так представлял роль хозяина дома, принимающего гостей в сложный момент жизни.
Неожиданно Илона показала сыну глазами, чтобы тот вышел с ней на улицу.
— Скажи, Вадик, что ты весь день делал? — Илона пристально смотрела в глаза сыну.
— Мам, а нас никто не услышит? — Вадим изобразил таинственность.
— Никто, для этого и вышли.
— Ездил прощаться с любимыми девушками. Объехал не всех. Устал. Завтра закончу.
— Идиот! Я серьезно! Мы с Леной весь день здесь с ума сходим!
— Чего вдруг? Я в ГКЧП не участвую. Не выбрали! — Вадиму никак не хотелось серьезного разговора.
— Перестань паясничать! Я еще вчера поняла, что ты во все это полезешь!
— С чего это вдруг? — Вадим искренне удивился прозорливости матери.
— Ас того, что я тебя хорошо знаю. Ты, наверняка, переживаешь, что напрасно вернулся. Кстати, я тебе говорила — оставайтесь в Америке, о нас не думайте. А теперь ты ищешь выход. А выход один — бороться с путчистами. Но они — власть! У них сила! Плетью обуха не перешибешь!
— Ну, если ты меня так хорошо знаешь, то скажи, что же я собираюсь делать?
— Ехать к Белому дому! Защищать свободу!
— Мам, вот только лозунгов не надо. Сами же с отцом говорили, что Ельцин — дуболом. Чего я его стану защищать?
— Ну говорили, — Илона смутилась, ведь правда говорили. — Но он все равно лучше, чем эти, с трясущимися руками. И большевистскими сердцами.
— Ты это, смотри бабушке Ане не скажи! И так у нее сегодня сердце тянет. Она мне уже успела пожаловаться.
— Не заговаривай мне зубы! Что ты намерен делать?!
— Сейчас еще посидим, поговорим, а потом — спать!
— Вадик, я тебя знаю, ты же все равно ночью уедешь туда.
— Мам, я не поеду!
— Ты не сможешь! Объясни, почему?!
Вадиму на мгновение показалось, что мать искренне расстроилась от того, что он не собирается защищать Белый дом. И тут Вадим сообразил, как успокоить маму, и показать, что он все-таки не безучастно относится к ситуации.
' — Ну, хорошо. Слушай. Есть такое понятие — «пушечное мясо». Это не про меня. Люди у Белого проявляют героизм. Бесспорно. Но кто-то должен еще и соображать. Я полагаю, что кое-что я придумал. Не многое. Не глобально. Но кое-что. Этим я сегодня занимался. Я почти не рискую. Успокойся!
— Ты встречался с Ельциным? — во взгляде Илоны мелькнул восторг.
Вадим даже опешил. Конечно, приятно, что мама была столь высокого мнения о его возможностях. Но не до такой же степени. Он к Кузе-то еле пробился!
— Нет. Но с другим правильным человеком общался. И давай на этом закончим разговор.
— Хорошо. Но ты обещаешь, что ночью туда не поедешь?
— Обещаю.
— Помни, ты отвечаешь за всю семью. Ты не вправе рисковать, — Илона резко повернулась и пошла к дому.
Вадим с грустью заметил, как постарела мама. Как согнулась ее спина. Походка стала тяжелой, раскачивающейся. Господи! Слава богу, что родители еще живы! Хотя бабушкам-то уже за девяносто. Может, порода такая.
Когда Вадим вернулся на террасу, как раз шли новости по «Эху». Все вслушивались, ловя слова, прорывающиеся сквозь треск.
— Глушат? — предположил Владимир Ильич.
— Тихо! — неожиданно резко рявкнула Лена. При этом она внимательно следила за Вадимом, периодически поглядывая на свекровь.
Вадим заметил это и понял, что мать с женой сговорились заранее — кто с ним будет разговаривать. Илона успокаивающе кивнула Лене, мол, все в порядке.
— Они действуют не по-большевистски, — неожиданно подала голос Анна Яковлевна, как только закончились новости.
— Кто? — первой очнулась Эльза Георгиевна.
— Как кто?
— Ну кто, ваши гэкачеписты?
— Они не мои! Они предатели! Они подняли руку на Генерального секретаря! Такого в нашей партии никогда не было! — Голова ровесницы века гордо откинулась назад, глаза блеснули, а вилка с шумом полетела на стол.
— А как надо было по-большевистски? — не удержался от искушения Вадим.
— Пап, отстань от бабушки, — Машка, до сих пор тихо сидевшая в уголке и со страхом ожидавшая, что ее вот-вот отправят спать, не смогла удержаться, чтобы не защитить прабабушку. Она уже несколько лет выступала грудью вперед, если ей казалось, что старушек кто-то обижает.
— По-большевистски должны… — начала было бабушка Аня, но бабушка Эльза решила перехватить инициативу.
— Надо было расстрелять несколько десятков студентов на площади. Потом изнасиловать пару-тройку приличных дам. Ну и, наконец, повесить на фонарных столбах человек двадцать простолюдинов, чтобы все сразу стало ясно! — Теперь уже Эльза Георгиевна гордо сверкала взглядом.
— Это ваши белогвардейские методы, — Анна Яковлевна смерила презрительным взглядом свою идеологическую противницу. — Я про журналистов. Это они действуют не по-большевистски. Журналисты, как и вся партийная пресса, должны не просто информировать, они должны агитировать, призывать к действию. Быть активной, передовой частью общества! — Тут бабушка Аня заметила, с каким удивлением на нее все смотрят. — Я правильно говорю, Владимир Ильич? Вы же «правдист», вас этому учили?
После нескольких секунд полной тишины, все дружно рассмеялись. Даже Машка-защитница и та не смогла удержаться.
Только Лена, слегка хмыкнув, посмотрела на Вадима и тихо произнесла:
— Боюсь и без призывов у нас безответственных дураков наберется предостаточно!
Вадим сделал вид, что не расслышал.
Перед сном, в своем домике на даче Баковых, Лена взяла Вадима за плечи, пристально посмотрела ему в глаза и очень твердым голосом произнесла:
— Поклянись мне, что ты не поедешь к Белому дому.
— Да зачем? Что мне там…
— Поклянись!! — Это был крик шепотом.
— Хорошо, клянусь. Ни сегодня ночью, ни завтра не поеду. А там — посмотрим.
— Хорошо! Спасибо! — Лена отпустила плечи Вадима.
— Чего хорошего?! Автандил-то там. Знаешь, как мне потом перед ним стыдно будет?
— Если будет перед кем стыдиться! Дай бог, чтобы с ним ничего не случилось… Знаешь, я тебе честно скажу — я буду гордиться, если ты во все это не полезешь: значит, я и Машка для тебя главная ценность в жизни. Но я не смогу гордиться тобой, если ты отсидишься в сторонке. Поэтому завтра пораньше, чтобы всех наших старичков не будоражить, едем туда вместе.
— Куда «туда»?!
— К Белому дому. Я уже упаковала весь аптечный запас, который мы привезли. Там ведь на десять лет вперед пластырей разных, медицинского клея, аспирина байеровского. И еще у Илоны умыкнула склад бульонных кубиков, — кипяток у них есть, я слышала.
— Ленка! Ты… Ты… Ты чудо мое сумасшедшее! Только неужели ты могла подумать, что я хоть на
