Глава 5
Наступило утро, и солнечный свет, просочившись сквозь шторы, упал на выцветший узор ковра на полу в номере Ани. Она не привыкла к ковру и к собственной комнате, впрочем, как и ко всему тому, что произошло за последние двадцать четыре часа. Аня повернулась на бок и посмотрела на свою тонкую, слегка загорелую руку. У нее было такое чувство, словно это рука другого человека. И уже в который раз после того, как Дэвид привез ее сюда, ей показалось, будто она живет чужой жизнью.
Вчера она была одной из тех неприкаянных, никоему не нужных, безвестных людей, которые населяли бараки. Они были лишь призраками для тех, кто населял окружающий мир. Но теперь все изменилось. С Аней что-то произошло. Не просто мелкие, повседневные события, а то, что должно было изменить ее судьбу.
И произошло все это благодаря Дэвиду. Он был центром ее новой жизни. С той первой минуты, когда он улыбнулся ей на холме, она почувствовала, что ее сердце потянулось к нему. Ей удалось скрыть свои чувства, которые пугали и захватывали ее. Она стояла перед ним, спокойно отвечая на вопросы, но уже в тот самый миг ее мир стал меняться.
За Анину короткую жизнь другие мужчины тоже улыбались ей — с любовью, с изумлением, с интересом или желанием. Но ни один из них не имел для нее значения. Она либо с благодарностью принимала их, либо с презрением отвергала, а после короткой встречи с Дэвидом вернулась в свою жуткую комнату, зная, что больше всего на свете хочет опять увидеть его. И поэтому в минуту отчаяния она обратилась именно к нему. Это было неизбежно. И его реакция тоже была предопределена. Если бы Дэвид не заговорил с ней в тот вечер… Если бы не согласился пойти с ней к ее отцу… Если бы не уговорил его увидеться с английским врачом… Если бы не отвез ее в отель, когда все было кончено…
Но он поступил именно так, и поэтому ее жизнь изменилась. И тот же Дэвид поведал ей странную историю ее рождения. Правда, он говорил спокойно и без лишних эмоций, но дал ей понять, что, несмотря на полный разрыв с прошлым, она не одна в этом странном, новом мире. Вчера вечером по дороге к отелю Дэвид болтал о других, маловажных вещах, и Аня решила, что он не хотел обсуждать это странное открытие, пока она полностью не примирится с ним. Но когда они вернулись в отель, леди Ранмир встретила их с таким видом, будто была чем-то недовольна. Аня знала, как могут выглядеть люди, когда они недовольны. Когда годами живешь, бок о бок с чужими людьми, начинаешь понимать тайный смысл обыденных слов, взглядов и даже молчания.
— Боюсь, Тереза не хочет ждать до завтра. Она желает сегодня же поговорить с Аней. — Леди Ранмир обращалась в основном к племяннику.
— Что ж… Если ей так хочется.
— Я пойду, скажу ей «спокойной ночи», — тут же предложила Аня.
Дэвид проводил ее до двери номера миссис Престон, но тут в коридор вышла Селия. Ее прелестное лицо было бледным, а глаза такими холодными, что Аня невольно подумала, заметил ли это Дэвид.
— Тебе лучше остаться здесь, Дэвид. Чем меньше там будет народу, тем меньше вероятность сцены.
Итак, Аня вошла в номер с Селией. Миссис Престон лежала на диване в гостиной, похожей на гостиную леди Ранмир. Как и ее дочь, она была бледна, но в глазах не было холода. Они блестели, а увидев Аню, миссис Престон улыбнулась и протянула ей руку.
— Мне нужно было поговорить с тобой, милая! — воскликнула она. — Я хочу кое о чем тебя спросить…
— Мама, ты мне обещала больше не волноваться. — Селия произнесла это таким тоном, словно ее мать непослушный, но любимый ребенок.
— Очень трудно не волноваться, когда получаешь такое известие, — сказала Аня, затем подошла поближе и присела на стул рядом с диваном.
Селия никак не отреагировала, просто отошла в сторону, но выражение ее лица говорило, что Аня не вправе высказывать свое мнение.
— Дэвид рассказал мне о том, — мягко начала Аня, — что мой отец… что Иван Беранов поведал ему перед смертью. Я дочь другого человека — англичанина.
— Но доказательств этому нет, — холодно вставила Селия.
— Если это сказал Беранов, значит, так оно и есть, — столь же холодно возразила Аня.
— Естественно, ты хочешь, чтобы мы в это поверили. Но он понимал, что очень болен, что умирает, и, когда узнал, что Дэвид англичанин, легко вызвал его сочувствие. Неудивительно, если он сочинил всю эту историю в минуту отчаяния. Откуда нам знать, что он не посоветовал тебе продолжал придерживаться этой версии?
— Хотите сказать, придумать все то, что говорила моя мать о фотографии?
Селия отвернулась и пожала плечами.
— Но если я сочинила всю эту историю, то сказала бы, что мама считала моим отцом вашего брата. Никто бы не смог этого опровергнуть, и история прозвучала бы куда убедительнее. Но я говорю вам правду. Думаю, один из мужчин на снимке был моим отцом, но не знаю, кто именно.
— А я знаю! — не выдержала миссис Престон. — Я знаю, что ты моя дорогая внучка, все, что осталось мне от Мартина. Думаешь, есть что-либо более убедительное, чем то, что я чувствую здесь? — И она прижала руку к сердцу.
— Мама, ты руководствуешься только своими желаниями и эмоциями, — перебила ее Селия. — И тем, что рассказывает нам эта девушка, — добавила она, бросив на Аню неприязненный взгляд.
Даже теперь, лежа в лучах солнца и вспоминая эту вчерашнюю сцену, Аня поежилась от ее ледяного взгляда. «У Селии все есть, — подумала Аня. — Она благополучна, счастлива, богата и любима. Почему же она ненавидит и боится меня, незнакомку, у которой нет родины, дома и даже отца?» Но может быть, и это изменится через несколько часов? Если слова миссис Престон что-нибудь значат, то она, Аня, ее внучка. Все это очень странно и немного пугающе…
Девушка встала с кровати и начала одеваться, размышляя, чем бы заняться утром. В коридоре звучали голоса горничных, которые, как истинные немки, беспрестанно мыли пол и чистили все вокруг, но это скорее успокаивало, чем пугало. Тому, кто привык постоянно слышать голоса рядом, неуютно оставаться одному в комнате, где каждый звук приглушен толстыми коврами и шторами.
Церковные часы напротив отеля пробили восемь. Не зная, рано это или поздно, Аня вышла из номера и спустилась по лестнице, поскольку немного боялась лифта. Она помнила дорогу до ресторана и отправилась туда, надеясь встретить Дэвида. По пути она затянула в маленькую комнату для завтрака и увидела там кузена Дэвида, человека с задумчивыми глазами и всезнающей улыбкой.
— Привет! — Бертрам помахал рукой стоявшей в дверях Ане. — Позавтракаешь со мной? Как ты спала?
Аня медленно вошла и села напротив него за стол.
— Спасибо, очень хорошо. Дэвид еще не спустился?
— Нет, обычно я первый. Дома я встаю не раньше полудня, потому что приходится работать допоздна, но на отдыхе все по-другому.
— А кем вы работаете?
— Я театральный режиссер.
— Вы работаете в театре? На сцене?
— Да. Тебе кажется, что это больше похоже на игру?
— Нет, я знаю, что это очень непростая работа. В нашем лагере был театральный режиссер. Он известный человек у себя на родине, в Польше. Но в войну немцы заставили его работать у себя, так что потом ему было уже некуда вернуться. Вся его семья погибла, а у него начался туберкулез.
На лице Бертрама появилось изумление.
— И где он сейчас? — спросил он, пораженный судьбой своего незнакомого коллеги.
— Не знаю. Больше года назад он уехал в санаторий. Возможно, он умер.
Бертрам нахмурился:
— Неужели за завтраком нельзя говорить о чем-нибудь более веселом?
