- Жил у архитектора?.. Интересно!.. Предупредил Маргариту по дружбе? Еще интересней. Петр, это версия. Неужели Павел пожертвовал собой ради друга?
- Не ради друга.
Дядя уставился на племянника. вдруг понял.
- Не может быть!
- Ради меня. Так он полагал.
- А если Игорек выдумал, чтоб выгородить себя?
- Похоже, в этом пункте Игорь не врет.
Евгений Алексеевич задумался.
- Конечно, ты был для Павлика всем — и нянькой, и высшим авторитетом. Роман вечно пропадал в экспедициях. И все же на каком основании, черт возьми!
- Павел услышал мой разговор по телефону с женой Ангелевича, подумал — с Маргаритой.
- А мне за три свидания — ни слова!
— Дядя, кажется, обиделся; Петр сказал, страдальчески морщась:
- Наверное, боялся, ты помешаешь. Уж коли брать на себя такое бремя.
- Помешаешь?! — загремел адвокат.
— Я б внес ясность, объяснил бы, что во время припадка ты торчал на галерейке у меня на глазах. Ты не имел возможности.
- Имел, — перебил Петр. — Я проводил ее к нам, и тело обнаружил я.
Дядя констатировал сурово:
- Однако не вовремя ты закрутил с Ланой.
- Что тебе известно об этом?
- Впрямую с Валерием Витальевичем мы эту тему не обсуждали. Я понял так: ты настойчиво домогался его жены, и она имела неосторожность уступить. Вследствие чего он с ней расстался.
- Вариант респектабельный. Пусть так. Когда он пришел домой с вашего юбилея, они с женой объяснились. Но расстались только через месяц.
- Поверь, не так-то просто переменить жизнь. — до дяди дошло. — Уж не намекаешь ли ты, что Валерий обнаружил у себя симптомы сифилиса?
- Инкубационный период — как раз месяц.
- Да? Кстати, Антон Антонович обещал запросы в диспансеры разослать, но надежды мало.
- Понимаешь, в том разговоре под спирт медик упомянул и Ангелевича, и Лану.
- В какой связи?
- Как сосед перевозил сюда стриптизерку. Вдруг спрашивает, не вышла ли Лана замуж. И на мой ответ: ничего, мол, о ней не знаю — игриво переспросил: «так-таки ничего?» И запел: «Любовь нечаянно нагрянет.»
- То есть он дал тебе понять, что о вашем романе ему известно?
- Кажется, он мне обо всем дал понять. Только я ничего не понял.
- Но подозревать аналитика.
- Содержателя притона.
- Не замечал в нем пристрастия к уличным девкам.
- А кто уговорил тебя квартиру сдать?
- Для сохранности, так сказать, драгоценности. Тут большие деньги, Петруша, она приносит доход.
- Гадко все это. Кто мне объяснит: зачем ученому-теоретику большие деньги?
- Для науки. Ангелевич оригинал и идеалист.
- Да не смеши ты.
- Нет, серьезно. Все его миллионы предназначены для создания собственного математического центра по образцу античной академии. Он уже и землицу присмотрел в нашей «северной Фиваиде».
- В граде Китеже! — Петр нервно рассмеялся. — На дне озера с русалками.
- Согласен, проект экстравагантный. Гений поражает, шокирует, но фанатик ради науки.
Петр Романович отчеканил:
- Никакая наука не стоит растления детей.
- Детей?
- Посмотри на своего сына. А Валерий твой, после таких вывертов, уже не ученый, а натуральный сумасшедший.
- Ну, в конце концов это его проблемы. Что с моим сыном?
- Он в его борделе пропадает.
- Поль пропадает? Завтра утречком она отсюда выкатится.
- Ничего пока не трогай, не мешай мне.
Дядя было нашарил в кармане портсигар, вспомнил, что папиросы кончились, и сплюнул.
- Постоянно имея дело с криминалом, теряешь критерий. Это я о себе. А ведь ты прав, Петр, такая безобразная идея могла возникнуть только в воспаленной голове. Но он дьявольски умен, старый мой приятель!
- По предположению Тони, подруга ее Маргарита не лечилась специально, чтоб заразить побольше мужчин.
- Какой мрак! — дядя побагровел, будто заглянул в огненную бездну, опалился и отшатнулся. — Мы живем в аду.
- В преддверии.
- Нет, какая мрачная, жуткая аналогия: она мстит мужчинам, он — женщинам. Но позволь! У Ангелевича два засвидетельствованных алиби.
- В его заведении можно организовать любое алиби.
- Да ведь стриптизерка своего хозяина не выдаст, — констатировал адвокат. — не выдаст! Если поручить сыну выведать. но так не хочется.
- Не надо. Я сам попробую.
Дядя глубоко и тяжело задумался, проступили резкие морщины на лбу. «Седьмой десяток, — подумал Петр Романович с жалостью. — Отдыхать ему пора, а не бороться за «безвинных».»
- Мы его так избаловали — я избаловал, Оля пожестче, — что не могу ставить никаких условий.
- Да, направление мыслей Поля мне не нравится, — подтвердил Петр Романович.
- Мыслей? — встрепенулся отец. — Каких мыслей?
- Он чересчур чувствителен ко злу. Надеюсь, весь этот демонизм-сатанизм — всего лишь юношеское пижонство.
- Понимаешь, единственный ребенок, долго болел. Иногда я думаю: прав был Роман, что воспитал достойных детей в довольно суровой, аскетической методе.
- Не было у отца никакой методы, из-за работы он вообще нас редко видел. Но очень любил. И мы его любили. — У Петра Романовича вдруг вырвалось: — Не могу простить себе его смерти.
- Петруша, его сердце.
- Нет, дядя! Я ускорил конец. И никогда не вспоминаю по трусости.
- И не надо. Есть такие страшные коллизии, в которых человек не властен.
Но Петр Романович уже не мог остановиться; какое-то неизъяснимое ощущение влекло его вспомнить наконец.
- Отец словно что-то почувствовал, позвонил внезапно: все ли дома благополучно. А я сказал: «Павел арестован по обвинению в убийстве невесты». — «Немедленно забери меня домой!» В больнице, в такси мы молчали, и только дома. Он лег на кушетку, спросил: «Как это случилось?» Я начал: «В пятницу пришла Маргарита.» Он перебил: «Но еще в четверг у меня был Евгений, и ничто не предвещало катастрофы, и я спокойно отправился ужинать, и кусок в горле у меня не застрял.»
- Петр, не ты виноват! — закричал дядя, вскочил, зашагал взад-вперед, заполняя дородным телом все пространство комнаты. — Не изводи себя напрасно.
- Не могу вспоминать, впервые. Этот «кусок в горле» у меня стоит!! Я испугался — ты б видел его лицо! — поспешил оправдаться, что не выдал Павла, но врать про розы не стал. Его последний вопрос-
