выкрик: «Ты уверен, что твой брат убийца?!»
- И ты что?
- Я сказал: «Убийца». — Петр Романович задохнулся, из горла вырвался какой-то сухой всхлип со словами: — Я убил его.
- Павла? — дядя нагнулся над племянником, потряс за плечи. — Очнись.
- Отца. Ничего со мной не случится, — он резким движением освободился, глубоко вздохнув. — Вот, даже ты сомневаешься.
- Нет, что ты!
- Появился Подземельный.
- Когда?
- Тогда. Но отца не спас. А через девять лет обвинил меня. Mea culpa[4] .
- Ну, раз ты обратился к латыни, стало быть, приходишь в себя, — трезво заметил адвокат. — Я уже говорил: тут античность. Трагедия. Фатум. Рок.
- Кто ж этот мистер Рок? — попытался пошутить Петр Романович. — Мистер Мак-Фатум?
- Кто-кто?
- Одержимые демоном мстители у Честертона и Набокова.
- А, «Лолита», читал. Порнография, но захватывает, написано с душой, со вкусом и со знанием дела. — Дядя осторожно выглянул в прихожую. — Подозрительный друг еще здесь?
- Как здесь? Что ты имеешь в виду?
- Имею в виду: в Москве, тут, рядом.
- Возможно. Потому я тебя от галерейки и увлек.
- Вот что: остерегайся обоих мистеров — и архитектора и аналитика. Ты ходишь по самому краешку.
- «По ту сторону добра и зла», — откликнулся Петр Романович; литературные реминисценции как-то отвлекали.
- По пограничной полосе, их разделяющей. Прощай.
- Ты собирался разузнать у следователя о предмете в крови, который вдруг возник возле трупа Маргариты.
- Обязательно. До завтра.
24
От усталости он даже не помнил, как добрался до своего дивана, сбросил одежду, кое-как расстелил постель и рухнул. В надежде на передышку — полное забытье. Но очутился в похожем круженье комнат того, прошлого сна, где отец указал ему путь к брату. Однако безлюден был лабиринт, абсолютно пуст, и мука одиночества томила, когда переходил он из одного тусклого, без окон, помещения в другое. А кто-то крался за ним, но как ни обернешься — ни души. И только ощутив уже как будто явственное прикосновение к плечу, он со стоном проснулся.
Темно, только бледный отблеск падает в ночь справа за окном. Спросонок как был, в одних трусах, Петр Романович рванул на открытую галерейку. Так и есть! Они там, у дяди. Кто «они»?.. Не раздумывая, он перемахнул через парапетик ворвался в комнату, где девять лет назад так драматически-болезненно оборвался праздник. Чья-то тень метнулась в глубине квартиры, он — за ней, и настиг Варю, стаскивающую через голову яркое в блестках бисера платье. Она вскрикнула — и так и замерла с красной материей в руках.
- Вы сейчас были у меня?
Варя попятилась к раскрытой белоснежной постели.
- Или кто? Кто до меня дотронулся?
Молчание. Расширенные от ужаса, темные сейчас глаза. Вдруг она змейкой проскользнула под верхнюю простыню, закрылась с головой, стянувшись в круглый тугой тюк. Петр Романович, как сексуальный маньяк, преследующий жертву, содрал тонкую ткань. Перед ним лежал маленький, показалось, комочек, сплошь покрытый позлащенным покровом прядей.
- Не надо, — донесся шепот, — пожалуйста, не надо!
- Что не надо? Что?
- Меня убивать.
Он внезапно остыл, постигая трагикомизм ситуации, и в изнеможении присел на краешек кровати — широкое, антикварного древа, семейное ложе, на котором, наверное, был когда-то зачат Поль.
- Что за идиотская идея — убивать?
В ответ — безумный бирюзовый взор сквозь золото волос.
- Разве я убийца?
- Нет! Я не поверила.
«Поверила! — вмиг понял он. —
Кому?» — и заговорил с кретинской рассудительностью, усугубляя сюрреализм момента:
- Я зашел к вам поговорить об алиби.
- Я ничего не знаю.
- Про что вы не знаете?
- Ни про что!
- Да что с вами? — тут Петр Романович случайно взглянул на настенные часы — двадцать минут третьего — обратил наконец внимание на себя, на свои босые ноги, на голое туловище в пестрых, в «дамский» цветочек, и трусах, и сам обомлел.
- Извините, вы, конечно, устали, — пробормотал, — после работы.
- Сегодня понедельник, выходной, — услышал он уже на ходу, уловил легкий шум за спиной, обернулся на пороге: Варя вынула из тумбочки небольшой черный пистолет. Час от часу не легче!
- Вы хотите меня пристрелить?
Улыбнулась презрительно.
- Оружие мне нужно для самообороны, не беспокойтесь.
- Да уж, трудитесь вы в зоне риска. За себя я не беспокоюсь.
- Думаете, у меня не хватит духу выстрелить? — проговорила она, поигрывая пистолетом. Как изменился тон ее и взгляд. Он ответил серьезно:
- Думаю, хватит. Еще раз извините за вторжение.
Девчонка натянула на себя простыню и захохотала.
- Нет, я вправду подумала, что вы примчались меня изнасиловать! Видок у вас.
- Я спал, мне померещилось.
- Куда же вы? Браунинга испугались?
- Не провоцируйте. Я, так сказать, не в форме.
- О, как гигант секса старомоден!
- Ну, что за пошлость. — начал он, но она опять расхохоталась, да так заразительно, что и у него вырвался сдавленный смешок. — Набросьте халат, вон за дверью висит, он вполне мужских размеров.
Помедлив, Петр Романович совету последовал и сел на стул у двери.
- Не за насильника вы меня принимаете.
- От неожиданности испугалась.
- «Я не поверила», — сказали вы. Кому не поверили (а похоже, поверили), что я убийца? Полю?
- Этот мальчишка, — снисходительное высокомерие в голосе,
- вас боготворит, считает чуть ли не богословом.
- Пожалуйста, не отвлекайтесь.
- А богословы спят с чужими женами?
- Что вам рассказал Ангелевич?
