Солнце нового дня идет к зениту.
— О боги, как жарко! — один из скрывающихся в кустах стражей утирает лоб. — А ведь еще не полдень.
Резкий порыв ветра бросает ему в лицо горсть мелкого как прах песка. Неприкрытое тело Полиника лежит на самом видном месте. Слышен даже запах. Кстати, а где его доспехи? Все захваченное оружие по обычаю отнесено в храм Зевса. Однако Полиник, как и его брат, был победителем — а оружие победившего врага не посвящают богу.
— Тихо ты! — другой сидящий в засаде страж толкает соседа локтем. — Кто-то идет...
Нагретый воздух дрожит над выжженной землей, но они убеждаются, что бредущая в их сторону девушка — не мираж. Ее лицо скрыто наброшенным покрывалом. Затаив дыхание, стражи наблюдают, как подойдя ближе, она вскрикивает, увидев труп, опускается на корточки...
— Будьте вы прокляты! — доносится до них.
Кажется, она плачет.
— Стой! — яростно шепчет один другому. — Еще рано.
Они ждут — и дожидаются. Набирая в сомкнутые ладони песок, девушка принимается засыпать труп. Потом поднимает кувшин, чтобы по обычаю трижды почтить возлиянием подземных богов. И не успевает этого сделать. Ее локти крепко схвачены. Она не сопротивляется.
— Это ты будь проклята! — орет у ее уха ретивый страж, выкручивая кувшин из рук. — Из-за тебя мы чуть не были покараны правителем Фив! Да кто ты вообще...
Покрывало спадает с головы, и страж умолкает. Сказывается привычка к почтительности. Ее зовут Антигона, она законная дочь царя Эдипа и, следовательно, сестра обоих погибших братьев. Для понимания происходящего этого пока достаточно.
И вот ее ведут к Кадмейской цитадели через Электровые ворота, тем же путем, которым прошел вчера белокурый бог, который ничего не делает зря.
Второй эписодий происходящей трагедии разворачивается на том же месте, при тех же декорациях и действующих лицах. Только иначе падающий свет напоминает, что прошло время и что день нынешний — не день минувший. Единственный зритель сначала скучает — это когда вчерашний страж, выступив вперед, начинает рассказывать, напирая на подробности. Девушка неподвижно стоит, опустив голову. Креонт багровеет и, наконец, не выдерживает:
— Ты, поникшая головой, отвечай: так было или нет?!
Глаза дочери Эдипа встречаются с взглядом правителя Фив. Бог оживляется. Несвоевременно, но любопытно — у нее на груди такое же родимое пятно, как и у прочих потомков Кадма?
— Так, — отвечает она.
— От обвинения свободен! — заявляет Креонт стражу. — Ступай на все четыре стороны. А ты отвечай, и коротко — ты знала приказ?
— Еще бы не знать, — тихо говорит она. — Ты сам объявил его нам.
— Да, верно... И узнав его из моих же уст, ты посмела нарушить закон?
Покидающие дворец стражи тем временем пробираются к свету:
— Тебе жаль ее? — спрашивает один у другого.
— Жаль, — следует ответ. — Но себя мне было бы жаль еще больше.
А в тронном зале гулкое эхо доносит тихо сказанные слова всем, кто их хочет слышать:
— Я не нарушала — я исполнила Закон!
Правитель Фив молчит, подбирая подходящие слова.
— Он был сын моей матери, — продолжает девушка. — Есть старый, неписаный, но крепкий закон древних богинь: тело погибшего должно быть возвращено земле. Если ты считаешь, дядюшка, что твоя воля должна чтиться выше Закона, то ты заставил меня сделать выбор. Я его сделала. Уступивший воле царей будет держать ответ перед богами. Я умру, но моя жизнь и так стала вечным горем.
Фиванские старцы, преуспевшие в искусстве молчания, каждый про себя отмечают, что узнают в этой девушке крутой нрав ее отца. Креонт, наконец, находит слова. Правда, не совсем те, которые искал:
— Тебе не стыдно?
Взгляды их скрещиваются:
— За что же, дядя?
— Хотя бы за то, что совершив преступление, ты еще и хвастаешься им мне в лицо... Эй, позвать Исмену! То-то я смотрю, младшая со вчерашнего дня мечется, как сумасшедшая... Ради чего ты на это пошла?
— Ради своего брата.
— А тот убитый не был твоим братом?
— Был — у них общие отец и мать.
— Зачем же ты оскорбляешь его память?
— Он не подтвердил бы твоих слов!
— Ты предпочла ему предателя!
— Смерть уравняла обоих, — впервые не выдержав, она взглядом ищет поддержку. — Они боятся, но думают так же.
— Враг остается врагом и после смерти! — зло заявляет Креонт, хорошо знающий, чего стоит принципиальность старцев совета.
Она устало опускает глаза:
— У меня нет твоей ненависти. Я рождена любить.
— Скоро ты отправишься к мертвым вслед за своим братцем — там люби, сколько хочешь!
Она снова в упор глядит на правителя:
— Я же сказала, что готова к смерти!
Как человек неглупый, Креонт понимает, насколько относительно его торжество. Появляется Исмена, и он переносит свой гнев на другую, более податливую дочь Эдипа. При известном навыке люди способны поддерживать видимость спокойствия, но состояние их духа часто выдает несвязность речей:
— Ты, вползшая ехидной в мой дом, — начинает он, — сосавшая мою кровь... Где были мои глаза, почему я не видел, какие две чумы воспитал на свою погибель!
Порой очень жаль, что людям не дано слышать хохот своих богов...
— Признаешься во всем или будешь клясться, что ничего не знала?
Исмена выглядит спокойной, но это спокойствие опустошенной души. Ее глаза темны:
— Если сестра признала вину — я готова вместе с ней нести ответ.
Антигона качает головой:
— Ненужная жертва. Ты отказалась, и я все сделала сама.
Эти две, такие внешне похожие, дочери Эдипа наблюдателю внимательному дали бы пищу для размышлений о природе того внутреннего огня, без которого влечение, толкающее мужчину к женщине, никогда не перерастет во всепоглощающую страсть — порой даже более сильную, чем смерть...
— Но я хочу разделить твою судьбу!
— Это лишь слова.
— Зачем ты отталкиваешь меня?
— Потому что ты жива — я же мертва и послужу мертвым.
— Одна из них сошла с ума, — резюмирует правитель Фив. — Другая безумна от рожденья.
Смеясь, белокурый бог трижды беззвучно хлопает в ладоши. Исмена поворачивается к Креонту:
— Горе многих лишает разума! — бросает она.
— Тебя, например, раз ты так стремишься впутаться в эту историю!
— Как я без нее буду жить?
— Что значит «ее»? «Ее» уже нет!
— И ты сможешь казнить невесту сына?
— Для сева земли всякие пригодны! — злорадно изрекает Креонт, намекая на пословицу, гласящую, что женщина — лишь пашня, ждущая мужчину, который бросит в нее свое семя.
— Тебе никогда не увидеть такой любви!
— У моего сына не будет паршивой жены!
