Мы выехали 10 сентября 1832 года из форта Гибсон, переправились через реку, бежавшую перед крепостью, и потянулись к агентству, где был назначен сборный пункт. Одолев несколько миль, мы добрались до брода, окружённого лесистыми утёсами, без труда спустились к реке и пересекли её один за другим. Лошади осторожно переступали с камня на камень. Всадники старались держать коней так, чтобы они шли нога в ногу по шумной и пенившейся воде. Наш Горбушка двигался позади. Он был крайне доволен своим местом, считая, что быть в арьергарде весьма почётно. Это не то, что раньше, когда он был при телегах и поклаже, что ему казалось почти предосудительным занятием. Теперь-то он находился в нашем обществе.
– Глядите! – крикнул вдруг Горбушка и указал вперёд.
Мы дружно повернули голову в указанном направлении и увидели индейца на противоположном берегу. Он стоял на сильно выдавшемся вперёд обломке утёса, пристально следя за нами. Его облик очень гармонировал с окружавшим диким пейзажем, был живописен.
– Кто же это? – спросил я.
– Он из племени Криков, – уверенно откликнулся Антуан Горбушка.
– Он не враждебный дикарь? Я вижу у него ружьё.
– Нет, сударь, вполне мирный. Как домашняя псина, чёрт его дери!
На индейце была бледно-голубая охотничья рубаха, обшитая алой бахромой. На голове лежал тюрбан тёмно-красного цвета, ниспадавший одним концом на плечо. В руках всадника покоилось длинное ружьё. Весь он казался образцом сказочного арабского воина, изготовившегося для разбойничьего набега. Наш француз-болтун закричал ему что-то на своей многоязыковой мешанине, но дикарь не ответил, храня гордое молчание. Удовлетворив своё любопытство, он лишь махнул рукой, повернул лошадь и поскакал берегом, скоро скрывшись за деревьями.
– Уехал! А каков красавец! – сказал Диксон.
– Это ещё что, – засмеялся Горбушка, – будут экземпляры пошикарнее, когда доберёмся до диких.
Одолев брод, мы быстро достигли деревни, где располагалось агентство Оседжей. У полковника Шото, распоряжавшегося там, была собственная канцелярия для управления делами индейцев и склад для раздачи припасов и подарков по случаю национальных праздников. Деревня состояла из нескольких бревенчатых строений, поставленных по берегу реки, и нескольких больших загонов для лошадей. Тут и там стояли фургоны, у большинства из которых были почему-то сняты колёса. Кое-где возвышались конусовидные индейские палатки, ощетинившиеся наверху длинными и тонкими, как тараканьи усы, концами шестов, составлявших каркас всякого такого жилища. Больше не было в деревне ничего примечательного – никаких ресторанов, кафетериев, бильярдных залов, туалетных комнат. Одни только бревенчатые хижины, загоны и какой-то жалкий дощатый киоск, где можно было обзавестись всеми видами табака, в любой европейской упаковке или россыпью. На стене киоска красовался сморщившийся от дождей плакат с изображением испанской танцовщицы, высоко задравшей оголившиеся ноги.
– Вот вам пример дурного влияния цивилизации на чистые умы, – пробормотал комиссионер, стукнув прикладом ружья в голые ноги плясуньи.
– Вы полагаете, что им нельзя смотреть на обнажённые ноги? – уточнил Диксон.
– Голые ноги и сиськи они видят в избытке, – ответил Питерсон, нахмурившись, – но вот с дурацкими панталонами в кружевах им совершенно не надо знакомиться. Начнут теперь заказывать для своих жён всякие шёлковые подштанники и чулки в сеточку. Пропаганда, реклама чёртова, тьфу на неё…
Всюду сидели, стояли и бродили индейцы, завёрнутые в яркие полосатые одеяла, как куклы. Кроме туземцев, были тут трапперы и охотники, а также метисы, креолы, негры всех тонов и полутонов и вообще всякий прочий люд, который трудно описать, равно как и понять.
– Не желаете приобрести пару браслетов? Тогда, может, расшитые мокасины для сувениров? Сторгую недорого священный щит с личным автографом знаменитого Текумзе!
– Купите свежий скальп Команча! У меня самые дешёвые скальпы, но самые качественные! Продаю свежие скальпы Команчей!
– Индейскими девочками не интересуетесь? А метисками?
Чего только не предлагали пронырливые безродные плуты! Но мы с презрением отмахивались от них, уверенные в том, что сами добудем для себя всё интересное в недалёком будущем.
Наиболее живое место в деревне являла собой кузница, где негр исполинского роста подковывал лошадь, два метиса делали железные ложки для растапливания свинца на пули. Старый траппер, одетый в кожаную длиннополую куртку и мокасины, подставив ружьё к прилавку, рассказывал, глядя на метисов, про свои охотничьи подвиги. Несколько больших собак шныряли туда-сюда по мастерской, другие отдыхали на солнце; крохотный щенок приподнял наклонённую набок голову и навострил ухо, с любопытством наблюдая процесс подковывания лошади, будто сам жаждал перенять это искусство или же дожидался времени, когда придёт его черёд быть подкованным.
Тут я и встретил Диксона вместе с его спутником. Они были в полном походном снаряжении. Искатели приключений хорошо подготовились к своей затее, особенно побеспокоившись о скаковых лошадях; кроме тех, на которых они ехали, они запаслись также и другими, которых они вели на поводу – более резвыми и специально натренированными для охоты.
– Вы не будете ждать нас? – удивился я. – Хотите ехать без нас?
– Нет, мы просто разминаемся, проверяем снаряжение, катаемся туда-сюда.
Да, Диксону не терпелось тронуться в путь.
Нам с комиссионером очень хотелось заполучить перед выступлением в поход кого-нибудь из местных в проводники, кто знал степные обычаи и мог к тому же помочь нам по необходимости своим охотничьим умением. Мы прекрасно понимали, что нашему французику Горбушке, который готовил нам кушанье, охотился и следил за лошадьми, не справиться в дороге со всеми обязанностями, включая вьючных лошадей и поварские заботы, и потому выискивали кого-нибудь ещё.
В конце концов нам такой и попался, вернее сказать, нам его представили. Его звали Пьер, метис франко-оседжских кровей. Как нас заверяли, Пьеру были известны все уголки прерий. Он посетил самые далёкие края степи, поездив с католическими миссиями и с путешественниками-одиночками, которых интересовали индивидуальные туры. О таком мы и мечтали. В случае нужды он мог быть следопытом и переводчиком, а что до охоты, то нам его рекомендовали как лучшего охотника во всей округе.
Признаюсь, с первого взгляда он мне не приглянулся. Он был в старой охотничьей куртёнке и в таких засаленных и запачканных ноговицах из лосиной кожи, что они от давнего употребления лоснились, будто покрытые изрядным слоем лака. По виду ему было лет тридцать шесть, и если судить по сложению, он мог похвастать силой и отменным здоровьем. Черты его лица не отличались грубостью; он имел даже некоторое сходство с Наполеоном. Однако в выражении его лица было слишком уж много угрюмости, что усиливалось длинными волосами, не расчёсанными и свисавшими из-под меховой шапки.
Говорил он отрывисто и грубо, не обещал нам ничего, не уговаривал. Условия, выдвинутые им в обмен на необходимые нам услуги, показались нам поначалу слишком завышенными. Но Пьер ничем не выказал своей готовности умерить запросы, равно как не думал он и набиваться нам в провожатые.
– Я не напрашиваюсь к вам, вы напрашиваетесь ко мне, – сказал он.
Вообще в его характере проявлялось куда больше индейских повадок, чем манер белого человека. Всё это склоняло меня к мысли отказаться от кандидатуры Пьера, так как я привык относиться с недоверием к метисам как к людям весьма ненадёжным. Однако у нас не осталось времени на поиски других провожатых, и мы были вынуждены довольствоваться Пьером. Он сию же минуту направился снаряжаться в путь.
Единственно, чего не хватало мне для полного счастья в походе по луговым степям, так это надёжной лошади. Та, что была подо мной, пусть и была по-настоящему сильной, но обладала чрезмерно упрямым нравом. В конце концов мне удалось найти превосходного жеребца тёмно-бурой масти, сильного, живого, красивого. Я с удовольствием прыгнул на него, отдав моего серого Горбушке. Французик был рад этому несказанно.
ОТЪЕЗД. ГЛАВА ПОВЕСТВУЕТ О ПЕРВЫХ ДНЯХ ПУТИ И О ПЕРВЫХ НАШИХ ПРИКЛЮЧЕНИЯХ НА ТЕРРИТОРИИ ДИКАРЕЙ
