немного погасить скорость и уменьшить крен машины так, что вся сила удара о землю скользнула как бы рикошетом по уже изувеченному крылу. Она смялась в гармошку и сработало, как пружинящая рессора, смягчив удар.
Долгов выбрался из-под обломков сам. Сгоряча он сразу не заметил, что одна нога стоит как-то необычно. Нога была сломана.
Инженера пришлось вытаскивать. Сплюснувшиеся от удара борта самолета сжали его с обеих сторон, как стальные лапы капкана.
Машина эта, конечно, в дело не пошла.
Выйдя из госпиталя, летчик и инженер, работая на прежних своих местах, долго вспоминали этот случай.
Планерист в стратосфере
Возвращаясь из поднебесья, летчики-высотники рассказывали, что на большой высоте, на пороге стратосферы, в разных направлениях мчатся могучие ветры со скоростью в полтораста километров в час.
«Эх, — мечтали высотники, — узнать бы их получше и приспособить к делу! Пусть дуют в хвост и нагоняют скорость».
В эти времена летчик Стефановский свои свободные от моторных полетов часы отдавал полетам безмоторным. Он увлекался планеризмом сам и увлекал им других. Нормальный полет на планере кое в чем похож на аварийный полет на самолете: будто сдал мотор, и надо выпутываться из беды. Стоит ли доказывать, что трудно придумать более подходящее средство для тренировки летчиков! А летчик- испытатель без постоянной тренировки быстро растеряет свое мастерство. Кроме того, свободный полет на планере намного приятнее, чем на самолете: отдыхаешь от грохота моторов и бензиновой гари. Ныряй, подобно птице, в облаках!
Слушая высотников, Стефановский прикидывал: «А что, если поднять планер в стратосферу и пустить его по течению ветров?»
Они, возможно, подхватят и понесут легкую безмоторную машину, которая может сыграть роль летающей лаборатории и разведать пути для будущих стратосферных кораблей. Летчики-испытатели Преман и Нюхтиков и инженер Часовиков тоже были согласны с такой идеей. Но прежде всего надо узнать, как ведет себя планер в разреженном воздухе стратосферы. На этот вопрос никто не мог дать вполне определенного ответа: никто еще там на планере не летал. Пока что выше всех на планере поднялся один иностранный летчик. На буксире у самолета он на высоте семь тысяч шестьсот метров перелетел через Альпы. Подняться выше будет трудно, — это хорошо знала группа Стефановского. Летчики, входившие в нее, запаслись терпением и выдержкой и начали полеты.
Преман и Нюхтиков поочередно пилотировали двухместный самолет «Р-5». Часовиков, сидя в задней кабине, наблюдал за висевшим на тросе планером «Г-9», который вел Стефановский. Приземляясь, они читали записи своих наблюдений, переделывали и улучшали все, что получалось в полете плохо. Они испытывали замки и трос, связывающие обе машины, размещали на планере разные научные приборы и много раз проверяли их надежность. Они вырабатывали условные сигналы, чтобы в чрезвычайных случаях быстро передавать команды и сообщения. Двигаясь по ступенькам ввысь, Стефановский поставил своеобразный рекорд: он добрался до шести тысяч ста метров и летал на этой высоте без кислородной маски. Потом переменили самолет «Р-5» на другой, высотный, тоже конструкции Поликарпова, и вдвоем с Преманом стали подниматься еще выше. Летчик и планерист, связанные тросом, будто бы держали друг друга за руку: там, где одному становилось трудно, приходил на помощь другой. Вскоре выяснилось трудно преодолимое зло: от напряжения перегревался мотор. Пришлось через каждые полторы-две тысячи метров подъема делать площадки и летать горизонтально на малых оборотах, чтобы остудить мотор. Это стало помогать, но возникла новая задача. На площадках зря выгорало горючее, и его не хватало до «потолка». Задачу пришлось решать заново. Было сделано много расчетов и полетов, и, наконец, нашли такую скорость подъема, при которой меньше нагревается мотор, меньше надо делать охлаждающих площадок и на большее время хватает горючего. Все это было занесено в строгий и четкий график.
Тем временем близилось открытие Х Всесоюзного съезда комсомола.
Ему посвящались многие достижения в науке и технике, труде и искусстве, и летчики решили от себя сделать подарок.
Десятого марта выдался подходящий денек, безоблачный и ясный. На летном поле собралось много народа. Журналисты щелкали «ФЭД» и быстро чиркали карандашами в своих блокнотах. Потом они увидели, как побежал самолет, как натянулся трос, дернулся и нехотя заскользил по снегу планер.
Самолет еще бежал, когда планер вспорхнул и занял нужное превышение над самолетом. Потом появился небольшой просвет между землей и колесами самолета. Просвет рос и стал уже больше, чем деревья того леса, над которым плыл планерный поезд. Зрители не сводили глаз с поезда. Преман держал заданную скорость набора высоты и, глядя на висевший перед ним график, делал время от времени площадки и шел дальше.
Стефановский чувствовал себя прекрасно и все, что находил интересным, заносил на бумагу. Установленные на машинах приборы — барографы и другие — автоматически делали свои записи. На пяти тысячах метров летчики надели кислородные маски. Земля все медленнее исчезала в дымке, скорость подъема уменьшалась. В то время как снизу перестали различать машины, а вместо них видели только два облачка, за которыми тянулся белый туманный след, летчики почувствовали почти 55-градусный мороз. Управление стало тугим и трудным, замерзала смазка.
Туман окутал обе машины, и летчики стали плохо различать друг друга. Они теперь вспоминали и применяли условные сигналы. Преман упорно и с большим трудом пробивался вверх. Он напоминал усталого путника, который одолел уже крутой подъем, но хочет все же добраться до вершины горы. Он оступается, скользит, теряет с трудом завоеванные метры, начинает сначала и добивается успеха.
Самолет Премана точно так же пробивался к своему «потолку», а планер настойчиво следовал за ним.
Но всему бывает предел. Самолет взбирался на пять-шесть метров, на миг зависал там и рушился вниз, теряя с таким трудом набранные метры.
Преман сделал еще несколько попыток подняться выше, но было ясно, что мотор уже «выбился из сил» — достиг своего «потолка» и выше не пойдет. Тогда летчик просигналил. Стефановский дернул замок и отцепил трос.
Преману нечего было больше делать на высоте. Он немного понаблюдал за другом и камнем пошел вниз.
Стефановский же выполнил то, что ему на первый раз было задано.
Через час и сорок пять минут планер финишировал. Планерист чувствовал себя прекрасно и прямо из своей кабины попал в руки репортеров.
— Я здесь ни при чем, — отбивался Стефановский. — Преман всему «виновник», это он меня туда затащил. Я же попросту был у него на привязи. А то, что он на таком самолете, почти не видя меня, поднялся так высоко, это ж его исключительное мастерство!
— Брось скромничать, Петр Михайлович, — перебил подоспевший Преман. — Мое дело здесь было маленькое, можно сказать, транспортное… Самолеты часто бывают на такой высоте, а планер впервые, и не скоро тебя кто-нибудь перегонит, Петр!
Тем временем техники обработали барограмму подъема. Они сообщили поразительную цифру: десять тысяч триста шестьдесят метров — вот была высота подъема. Это был мировое рекорд высоты для планера, доказательство того, что планер можно поднять в стратосферу, что он может летать там и работать. Это было успешное начало новой и важной работы.
И, наконец, это был замечательный подарок Х комсомольскому съезду.
