Вообще говоря, — сказал техник Чижиков, — я люблю больше помалкивать и слушать, что другие говорят. Но раз произошло такое редкое на нашем аэродроме событие, — в жаркий день в столовой вдруг подавали холодное пиво, — я не могу молчать. Тем более, что каждый из вас что-нибудь да рассказывал. Как вы думаете, — спросил он у приятелей, сидевших с ним за одним столиком, — какой из зверей поставил рекорд высоты?
— Не «зверей», а «птиц», — поправил его Иван Павлович, старый «бортач», в свободное время изучавший зачем-то анатомию и биологию.
— Вот именно не «птиц», а «зверей»! — вскипел Чижиков.
Эта поправка почему-то его так задела, что он им рассказал все, как было, хотя он и хвастал, что больше всего любит помалкивать.
— Мы испытывали новый высотный четырехмоторный бомбардировщик, — начал Чижиков, — насколько хорошо на нем летать и бомбить на больших высотах.
Дело было ранней весной. Погода под Москвой стояла слякотная. Тучи шли низко, цеплялись за аэродромную «колбасу», и мы, улучшив время, перелетели на один южный аэродром. Здесь все уже было в зелени, а в садах распустились всякие там почки-лепесточки…
Устроились мы неплохо, а на другой день Васька, моторист наш, раскопал где-то ежа и приволок его домой.
По его, ежиному, поводу возникло много разговоров, что, мол, делать с ежом. Сам же «именинник» всех дичился, неподвижно сидел в углу этаким колючим шаром и был полностью безучастен к своей судьбе.
— Эх, Филька! — вдруг крикнул наш моторист Вася, и еж высунул острую свою мордочку и хитро оглядел нас.
Так мы ежа и оставили у себя и звали его Филькой. Он прижился у нас, обвык, весело катался по полу и стал вскоре нашим любимцем.
Пока оснащали машину, мы похаживали в барокамеру тренироваться. А за нами был специальный уход. Ирочка, извиняюсь, Ирина Васильевна, врач по авиационной медицине, — довольно симпатичная, к слову говоря, шатенка, — выстукивала и выслушивала нас и составляла на каждый день высотное меню: мол, вам нужно кушать витамины.
Фильке от этого тоже было неплохо. Он каждый день ел печенье, размоченное в молоке. Потому ребята решили его проверить на высотность, — получает же он спецпитание! — и затащили ежа в барокамеру.
Представьте себе, ничего. До семи с половиной тысячи терпел, но потом стал тыкаться носом в пол и стенки — видно, ему скучно стало. Пришлось воздуху добавить и выставить ежа на волю…
Через тройку дней начались полеты, а испытания, должен сказать, были ответственные, и экипаж подобрали бывалый.
Старшим у нас был Жарков, инженер, первым летчиком — Стефановский, а штурманом — Бряндинский, который потом с Коккинаки летал и Героя получил. Ну, а вместе с помощниками нас на машине было восемь человек.
Установилось у нас правило, — не помню, кто первый начал, — как уходить на полеты, так с Филькой прощаться.
Одеваемся мы однажды на полеты, меха на себя напяливаем, — наверху-то холод, — хотим проститься — нет нигде Фильки. Ищем мы его по всем углам, а время уходит. Вдруг слышим, Бряндинский как заорет!
Оборачиваемся, а он на одной ноге скачет и молит: помогите снять унту! Стащили мы ее. Глядим: в ней еж. Вот посмеялись! Как Бряндинский унты обувать, мы осмотрим их с электрофонарем и подаем с докладом:
— В вашем обмундировании, товарищ штурман, посторонних предметов не обнаружено.
Как-то выдался один уж очень жаркий день. Только там, — к месту пришлось, — пивцо всегда на льду подавали.
А нам надо на полеты. Не стали мы дома одеваться, — потом изойдешь, пока до машины доберешься, — сгребли все наше добро — и в кузов, на полуторку.
Стали мы ежа искать — прощаться. Нет его нигде, перетрясли все унты, — восемь пар, — все уголки наскоро обшарили — не нашли.
— Ладно, — говорю Васе, мотористу (он из суточного наряда пришел и оставался дома на отдыхе), — поищи Фильку получше, может, он в траве, около хаты виражит.
Доехали мы до аэродрома. Палки на самолете уже крутятся, занимаем места и взлетаем.
Все у нас в полном порядке.
Набираем высоту, по инструкции надеваем кислородные маски. Смотрим наземь, за мишенью следим, — у нас опыты с новыми бомбами были, — а с восьми тысяч видно далеко. Кругом красиво, короче говоря, южная природа!
Я даже немного замечтался. Вдруг в наушниках слышу сильный крик. Обернулся — вижу, Стефановский на своем сиденье пляшет, как на рессорах. Он к нам оборачивается лицом, но что на нем написано — неизвестно: все мы в масках и друг на друга так похожи, что родная мать не узнает.
К летчику на помощь инженер бежит, а управление машиной берет второй летчик, Лацко.
Инженер стаскивает с летчика меховой сапог, дергает застежку «молния» на его штанине, копошится в глубине ее, потом с помощью плоскогубцев вытаскивает Фильку. Ежа! Нашего любимца!
Ёж побегал по машине, закачался, как пьяный, ослаб, видно, на такой высоте, и юркнул в штурманскую к Бряндинскому.
Инженер Жарков что-то быстро написал в блокноте, выдернул листок и отправил его пневмопочтой вслед за ежом штурману.
Стефановский тем временем оделся и снова взялся за баранку. Задание мы выполнили и через полтора часа приземлились.
Все были налицо, только Фильки, ежа, нет.
— А еж куда девался? — удивился летчик.
Штурман тут делает скорбное лицо, кивает на отверстие для прицела Герца и художественно трепыхает ладошками.
— Нет, — говорит, — Филька, в свободный полет ушел, в дырку вылетел.
Летчик, конечно, горячится. Как да почему еж в прицельное отверстие попал, зачем допустили и т. д.
Здесь штурман протягивает ему блокнотный листок.
— Читай, — говорит, — вслух.
Я слово в слово не повторю вам, как там было написано, но по сути дела говоря, инженер наш приказал выставить ежа за борт. Дескать, кислородных масок для ежей пока еще не придумали. Филька от нехватки воздуха все равно подохнет, а бегая по кораблю, заберется куда-нибудь в проводку управления и натворит нам неприятностей.
— Жаль! — сказал наш техник. — Хороший был еж, забавный.
— Да, — подтвердил Бряндинский, — славный был еж. Выдающийся! Кто еще из верей или птиц поднимался на такую высоту, да еще на новейшем бомбардировщике? Это был еж-рекордсмен!
— Вот видишь теперь, Иван Палыч, за кем из зверей высотный рекорд. Других данных в научной литературе не зафиксировано. Ну, а дальше так было дело. Мы, значит, грустные от понесенной потери, едем домой, спрашиваем летчика, сможет ли он сидеть нормально…
Открываем дверь, и глаза у нас вылазят на лоб.
Филька как ни в чем не бывало лакает молочко из своего блюдечка, а моторист Вася крошит в него бисквиты.
Мы, конечно, бросились ощупывать ежа — какие у него поломки после такого спуска без парашюта.
Смотрим, в руках у нас Федот, да не тот!
Ёж, но не Филька. Габариты не те и всякое другое. Вася, оказалось, нашел в траве около дома другого ежа, — все они здорово друг на дружку похожи, одной масти, — принял его за Фильку и притащил
