Степан вскоре приступил к испытанию новой и очень строгой машины. Он целые дни проводил с ней.
Аня сдавала экзамены и в свободные часы торопилась на аэродром. Она уже самостоятельно сбрасывала парашютистов. В один из дней, когда она, сбросив новичка, приземлила машину, ее позвали к телефону.
Глухой голос с другого конца провода сообщил ей, что со Степаном стряслась беда. Испытуемый им самолет загорелся в воздухе. Летчику было жаль бросить машину, и он, пытаясь сбить пламя, тянул до самой земли. Объятый пламенем, Степан, чуть живой, выбрался из самолета. Его увезли в больницу. Аня помчалась туда. Ей сказали, что брат жив, но к нему не пустили. Брат боролся со смертью, и его крепкий организм и дух победили ее. Степан выздоравливал. Аня сидела у его изголовья. Ее гордость, могучий красавец-брат, прославленный воздушный боец, спортсмен, охотник, турист, теперь лежал на госпитальной койке, не смея пошевелиться без разрешения врачей.
Теплый комочек подкатился к ее горлу, и глаза предательски заблестели. Ей захотелось крепко- крепко прижаться к брату, сказать ему что-то доброе и ласковое, но смешливые глаза брата остановили ее.
«Ну, девица, — читала она в его глазах, — где твоя храбрость? Брат чуть повредил свои шпангоуты и обшивку, а сестра сразу же в слезы! Эх, недаром про вас говорят, что у вашей сестры глаза на мокром месте».
— Знаешь, Степан, — через силу улыбнулась Аня. — Вчера я с одним новичком ну и помучилась! Сказала ему: «Вылезай», а он одну ногу выставил на крыло, другой стоит в кабине — и ни туда, ни сюда! Сам здоровенный такой, вроде тебя. Половину самолета закрыл собой и еще вздумал в воздухе на самолете парашют открывать. Еле спихнула его. Приземлился чурбаном и весь мокрый. То ли вспотел от страха, то ли еще что с ним случилось.
И сестра смеется, видя улыбку на дорогом лице. Врачи выпроваживают ее: прием окончен.
На прощанье она шутя бросает:
— Выздоравливай поскорей! Тебя сброшу. Посмотрю, как ты прыгаешь!
Брат задорно смеется и шутливо грозит ей пальцем на прощанье.
Схватка
Летчик Супрун то напевал, то насвистывал что-то бравурное. Он слегка сдвинул колпак, чуть высунулся за борт самолета, и прохладная струя омыла его разгоряченное лицо.
Денек был наславу, новая машина тоже. Ночью предстоял выезд на охоту: так, внизу, ребятки снаряжали рюкзаки и патроны, так что причины для хорошего настроения было вполне основательны. И вообще надо сказать, что чем удачнее была новая машина, тем отличнее было настроение у летчика, ибо его профессиональное чувство летчика-испытателя было тогда только удовлетворено, когда он убеждался, что каждый самолет нового типа лучше старого.
Взглянув на привязанный чуть выше колена планшет с записанными наблюдениями полета, летчик качнул на радостях крыльями и развернулся в сторону аэродрома. Он немного сбросил газ: мотор захлопал и выплюнул черный дымок, и летчик подумал, что надо сказать об этом технику: пусть подрегулирует. Привычным движением он повернул кран шасси на выпуск. Услышал шипение воздуха, но, взглянув на огоньки сигнализаторов шасси, увидел только один зеленый огонек. Другой, ярко-красный, показывал, что вторая нога шасси не вышла.
Летчик видел, как финишер поднял вдруг красный флажок, бросился к «Т», рванул поперечное полотнище и выложил крест — знак того, что посадка запрещена. Он дал газ. Мотор жалобно взвыл, выбросил клубы дыма из своих патрубков, и земные предметы, которые уже приобрели ясные и четкие контуры, стали уплывать вниз, уменьшаясь и теряясь на фоне земли. В баках еще оставалось немного горючего, и летчик, подняв машину, стал возиться с ногой. Он привел в действие лебедку аварийного выпуска шасси, но красный огонек неморгающим взглядом продолжал смотреть на летчика, все время напоминая об опасности, нависшей над ним и его машиной.
Время шло, а бензина становилось все меньше, и надо было принимать то или иное решение. Летчик несколько раз возобновлял свои попытки выпустить застрявшую ногу аварийной лебедкой, но безуспешно. И хорошее настроение сменилось плохим, а плохое — злостью.
Самолет походил на одноногого калеку. Садиться на одну ногу при такой большой посадочной скорости? Супрун еще мало знал эту машину и ее повадки. В памяти встала малоутешительная картина: разбитая машина лежит на спине, к ней с ревом мчится карета скорой помощи и, задыхаясь, бегут, кричат люди.
Он огляделся кругом, увидел красное кольцо на груди. Но в окна кабины видел и другое: кругом были деревни, а в них жили люди. Он спасается на парашюте, а куда упадет и что натворит брошенная машина?.. И что он ответит на телефонный звонок директору завода, где тысячи людей день и ночь не выходили из цехов, создавая своего первенца?..
Гнев все больше закипал в сердце летчика. Но голова оставалась ясной, и промелькнувшая в ней мысль — сорвать ногу с замка фигурами высшего пилотажа — становилась все более реальной. Надо создать такие центробежные нагрузки, чтобы нога вырвалась из железной хватки замка. Машина, еще недавно его лучший друг, стала теперь врагом. И он схватился с ней, как с врагом, которого во что бы то ни стало надо укротить. И все завертелось и смешалось в невиданном вихре. Белые пятна облаков, синие между ними просветы, ангары, речушка, пионерские палатки на ее берегу — все это спуталось в один клубок, у которого не было ни начала, ни конца.
Летчик яростно швырял свой самолет. С лихорадочной быстротой работала его мысль, а послушные ей руки заставляли самолет делать в воздухе такие фигуры, каких ему ни до, ни после этого не дано было совершать.
Машина бешено неслась вниз, резко взмывала к небу, кувыркалась, как брошенная вверх монетка. Она выла и стонала, но человек, у которого темнело в глазах и все тело болело от внезапно навалившейся тяжести, — человек, стиснув зубы, молчал. Он был сильнее машины.
Но в то же время он чувствовал: надо передохнуть, и машина пошла по горизонту. Зеленый огонек попрежнему был в паре с красным: нога шасси крепко лежала в крыле.
А в воздухе можно было находиться всего лишь пять-шесть минут, — стрелка бензиномера ползла к нулю.
Летчик вытер лоб. Какой-то другой, сидевший в нем человек стал разворачивать машину на посадку. Но летчик сейчас же увидел перед собой ее обломки на земле: переломанные крылья, согнутые лопасти винта, поднятый кверху хвост.
На летчика с немым укором глядели воспаленные бессонными ночами глаза заводских работников, которые жили вот здесь, на аэродроме, жадно прислушивались к каждому слову летчика-испытателя и по его указаниям доводили свое детище.
Он разобьет машину, а потом все будут ломать голову над тем, что помешало нормально сработать шасси, и будут копаться в обломках, изучать всякие болты, трубки и гайки, чтобы следующая машина опять не выкинула такого фортеля.
Летчик нервно толкнул сектор газа. И снова небо смешалось с землей в безудержном вихре.
Супрун сразу даже не заметил того момента, когда погас красный и, весело подморгнув, вспыхнул зеленый огонек. Он это увидел, когда снова выровнял машину и его взгляд, скользнувший по приборам, увидел зеленый свет. Летчик даже не поверил вначале своим глазам, но полосатый стерженек, выползший из крыла, и отсутствие креста на аэродроме подтверждали, что теперь можно садиться и что можно будет на земле снова по-хорошему заняться машиной.
Ёж
