— Наверное. Я попробую.
Черт возьми, а как? Написать кому-нибудь на бумажечке? Да кто мне поверит? Это не Гитлерше записки писать, а прокурору, или там еще кому-нибудь…
— А сколько лет ему могут дать? — спросил я. Мне было интересно, сколько вообще стоит моя жизнь. Какой срок светит отцу Графика.
— Я не знаю. Пока неизвестно. Март, сделай, чтобы он пришел оттуда поскорее!
Мне стало стыдно. Почему я не вспомнил о шофере раньше? Болван!
— Я… обязательно. Я тебе обещаю.
Я обнял себя за плечи и пошел к окну. Из подъезда вышел живодер, у которого я украл Марту. Надеюсь, отчиму и Глебу она понравилась. Живодер посмотрел по сторонам и пошел направо. Я проводил его взглядом. Ну не бывает таких совпадений, чтобы шофер жил там же, где сейчас я. И чтобы его сын сейчас смотрел на меня и ждал помощи.
Что же делать? Нет, конечно, я не побегу к прокурору и не стану писать ему никаких записок. А что делать? Ну что?
Я кинулся в ванную. Все трое — Юлька, Пальма и График — удивленно посмотрели мне вслед. Я посмотрел на свое отражение и постучал пальцем по стеклу.
— Двойник! Помоги мне, пожалуйста!
Ничего не произошло. Я постучал еще.
— Ну пожалуйста! Кот, я не знаю, что делать!
Мое отражение явно не торопилось мне на выручку. Я попробовал позвать его мысленно.
Двойник! Ну где ты! Мне нужна твоя помощь, сильно…
Ну правда, очень нужна.
Да где ты! Почему ты не отзываешься, черт возьми?! Да ты просто урод! Иди ты знаешь куда!
Ну пожалуйста… Я больше не буду тебя звать, это последний раз!
Ну пожалуйста…
Вот скотина!
Я бросил взывать на совесть моего воспоминания. Иногда мне кажется, оно не мое. Ну неправда, что у меня такой скверный характер.
— Что, не помогает?
Я обернулся. Пальма.
— Пальма, что мне делать? Я не знаю, что делать…
— Может, стоит рассказать твоим родителям? Чтобы они сняли обвинения.
— Я не знаю. Я не хочу писать. А вдруг они не поверят?
— Да ладно, поверят.
— Все равно. Знаешь, как-то не так. Неправильно. Я боюсь напугать маму. У нее сердце может не выдержать. Представь, что она подумает.
— А что делать? Хочешь, мы с Юлькой расскажем ей про тебя. Вот хоть сейчас пойдем и расскажем. Как-нибудь мягко.
— Да как ты про это мягко расскажешь?
— Ну все равно… Это не так шокирует, как буквы, которые сами появляются на бумаге, верно?
Верно. Но все равно страшно.
А если нет больше выхода?
Я еще раз посмотрел в зеркало.
— Да, — сказал я. — Да. Пойдем. Все вместе. И График с сестрой…
Мы буквально побежали ко мне домой. У меня колотилось сердце; я вообще думал, оно сейчас вылетит. Я не волновался так, даже когда грабил сберкассу.
А сестра Графика была старше на год. Ее звали попроще — Наташка. А Графика на самом деле звали Евграф. Оказывается, моя мама выбрала для меня не самое странное имя.
А сердце у меня сейчас выскочит. Точно.
Мы прибежали к двери домофона. Я уперся в нее руками и пытался отдышаться и унять дрожь.
— Какая квартира? — спросила Юлька.
— Двести два…
В мозгу барабанной дробью застучало: 'Двести два. Двести два. Двести два'. Я зажмурился от боли. Юлька набрала номер моей квартиры.
— Как зовут твою маму?
— Марина… Александровна.
— А отчима? — уточнил Пальма.
— Дмитрий Валерьевич…
— Алло? — раздалось в динамике. Это Глеб. Никогда не запомнит, что это не телефон, а домофон, и что 'Алло' здесь никак не катит.
— Это Глеб, — сказал я, вдохнул свежего воздуха и непонятно почему расплылся в улыбке.
— Глеб, — сказал Пальма. — Открой, пожалуйста. Разговор есть.
Глеб, совершенно не интересуясь, кто и о чем хочет поговорить, открыл дверь. Узнаю моего брата.
— Какой этаж?
— Я по ступенькам, — предупредил я. — Шестой.
Пальма хотел дождаться лифта, но тот никак не приходил, и он побежал вместе с нами. Мы, все пятеро, неслись на шестой этаж.
В дверях стоял отчим. Он очень удивился, увидев такую многочисленную делегацию. Внимательно смотрел на нас.
— Здравствуйте, — сказал он. — Вы к Глебу?
Пальма покачал головой.
— Мы к вам, — сказал он. — Насчет Марта.
— Марта?
Пальма закивал. Из глубины квартиры вышел Глеб. Я растянулся в улыбке.
— Заходите, — растерянно сказал отчим. Мы ввалились в квартиру. Я уперся глазами в свою фотографию. Она висела в соседней комнате, прямо передо мной. Никогда раньше ее там не было.
Последнее время я вижу свои фотографии очень часто. Никогда бы не подумал, что столько фотографий может быть не к добру.
Пожалуй, эта фотография была из всех единственная, где я не улыбался так идиотски. Я вообще не улыбался. У меня было удивительно серьезное лицо. Я вспомнил, это в ателье снимали. Где-то три года назад. Мама заставила меня пойти к фотографу, а я жутко не хотел фотографироваться в новом пиджаке и галстуке. Меня буквально затащили в комнату съемки.
Господи, они похоронили меня. Я умер. Меня не существует.
Разве они поймут сейчас четырех ребят, утверждающих, что я — призрак? Разве им нужна такая правда?
Я потянул Пальму за рукав. Он удивленно обернулся.
— Пальма, не надо, — взмолился я. — Не надо.
— Мм… — Пальма здорово смутился. Он понял меня, понял мое настроение. Но теперь ему нужно было выпутываться из этой глупой ситуации.
— Скажи, что хочешь съездить ко мне на кладбище, — предложил я. — Скажи, что вы — мои одноклассники!
Идея с одноклассниками была так себе. Особенно с Графиком и Наташкой.
Пальма прокашлялся и, страшно заикаясь на каждом слове, пробормотал:
— Это… Мы… Мы из одной школы… В общем… Как же это сказать-то… Блин. Нам… Очень жаль.
Отчим тускло посмотрел на Пальму, пытающегося связать в цепочку совсем не уместные сейчас слова. Дурень, я же сказал про кладбище!
— Да нет, правда очень жаль, — кивнула Юлька. — И вся школа… тоже. Тоже сожалеет. Мы…
