уединенную башню.
— А если она убежит, — прибавил он, — вы поплатитесь жизнью.
— Мы все исполним, князь, — сказал начальник стражи, сидя на пороге и с недоумением заглядывая в комнату. — Но… где… господин?..
— Он здесь, — простонал старик, сдергивая ковер, — он мертв!
— Мертв? Аттила?
— О горе!
— Он мертв! Он убит!
— Кем?
— Никто не входил сюда!
— Мы все время лежали на пороге!
— Так он убит женщиной! — вопили гунны, теснясь на пороге.
— Нет! Не убит! — грозно закричал Хельхал. — Как смеете вы так думать!.. Могла ли убить его девушка, его, сильнейшего из сильных?.. Видите?.. Вот кружка!.. Он, как вы знаете, никогда раньше не пил вина. Нынче ночью он сразу выпил такую кружку и… умер… от вина и любви! Завидная смерть!.. Позовите сюда Дценгизитца, Эрнака и всех князей. Они должны узнать об этом и объявить всему народу, что славный умер славной смертью.
Глава V
Потрясающа и величественна в своей дикости была скорбь гуннов об их великом повелителе. Они чувствовали, что порвалась связь, сдерживавшая гуннские орды и придававшая им несокрушимую силу. Они понимали, что с его смертью пришел конец их могуществу и величию, что звезда их закатилась навсегда.
Все эти тысячи мужчин, женщин и детей, входя в опочивальню, повергались ниц перед ложем повелителя. С воплями и криками они били себя в грудь, рвали свои волосы, раздирали на себе одежды. Отчаяние их было не притворно. При жизни грозного владыки, они не только боялись его и удивлялись ему, но и боготворили, даже горячо любили его, так как он был полным отражением их самих со всеми их достоинствами и недостатками.
Среди пришедших поклониться праху повелителя был один, который как распростерся на земле, так уже и не встал более. Это был придворный шут, уродливый карлик Церхо, над безобразием которого все смеялись. Аттила всегда защищал его от грубых шуток окружающих.
— Ты умер, — воскликнул он, обливаясь слезами, — как же будет жить без тебя Церхо! — С этими словами он вонзил себе в сердце нож.
Непрерывно днем и ночью раздавались вопли в опочивальне.
Хельхал, Дценгизитц, Чендрул и Эрнак попеременно вводили новые толпы народа. Мальчик Эрнак раньше все осушил свои слезы. Он перешептывался с Чендрулом и вдруг сделался гордым и заносчивым даже с Дценгизитцем.
Эллак был уведомлен о смерти отца Хельхалом.
— А Ильдихо? — был его первый вопрос. — Что она стала его женой? И как ты намерен с ней поступить?
— Она заключена в башню, — мрачно отвечал старик, — а потом умрет вместе со своим отцом и женихом.
— И я поверю тебе, что она стала его женой? И я поверю, что он умер своей смертью? Разве Хельхал решился бы убивать вдову своего господина? Ты сам себя выдал. Она не вдова его! Она его…
— Замолчи, если тебе дорога жизнь! — с гневом воскликнул старик.
— Отпусти меня хоть на минуту. Отпусти меня поговорить с ней!
— Нет, влюбленный глупец, развратный сын! Ты останешься здесь до тех пор, пока ей уже не нужна будет защита. А я еще сердился на Дценгизитца за то, что он не позволил мне освободить тебя в такое время, когда колеблется все царство Мундцукка. Все братья и князья должны судить и решать дела с общего согласия. Так думал я. Я всегда желал тебе более добра, нежели отец и братья и хотел освободить тебя вопреки запрещению Дценгизитца, но теперь, когда я вижу, что ты безумствуешь, я не сделаю этого. Ты останешься здесь, пока я не отомщу за великого покойника, которому я на ухо в этом поклялся.
Глава VI
Так прошел первый день праздника.
На другой день гунны стали готовиться к торжественным похоронам своего великого повелителя.
Женщины обстригли себе головы с правой стороны, а мужчины кроме того обрили себе правую сторону лица, а в щеки нанесли себе кинжалами в знак печали глубокие раны.
На обширной площади, находившейся в середине лагеря, где обыкновенно собирались пехотинцы, и упражнялись в езде всадники, был поставлен высокий, большой, пурпуровый шатер из чистого шелка. Он держался на золотых шестах. На верху у него красовался золотой дракон с подвижными крыльями, с высовывающимся языком и завитым в кольца хвостом. Этот шатер когда-то был прислан в подарок китайским императором в Персию, затем достался в добычу одному из римских полководцев и с тех пор находился в Византии. Аттила, узнав чрез своих послов о существовании в Византии такой драгоценности, потребовал, чтобы шатер был выдан ему.
Этот шатер считался величайшей драгоценностью в сокровищнице повелителя, который только в редких, особо торжественных случаях принимал в нем чужестранных королей.
Теперь он сверху донизу был наполнен отбитым у неприятеля оружием и конской упряжью, блиставшими жемчугом и драгоценными каменьями. Сюда, в этот шатер был перенесен труп Аттилы, положенный в тройном гробе: в золотом, серебряном и железном.
После того как все приготовления были окончены, Дценгизитц, Хельхал и другие знатные лица, собравши всех гуннов, бывших в лагере, способных ездить на коне, — а таких было много, много тысяч, — и образовавши из них несколько отрядов, стали ездить вокруг толпы, теснившейся у шатра, трижды шагом, трижды рысью, трижды галопом и трижды вскачь, при этом они пели погребальную песнь, сочиненную на этот случай гуннским певцом — любимцем Аттилы. Пение прерывалось по временам воплями и рыданиями.
Церемония еще не окончилась, как к шатру примчалось несколько гуннских всадников, среди которых были приближенные Эрнака.
— На помощь! На помощь! — в ужасе кричали они. — Король Ардарих с гепидами ворвался в лагерь!
Глава VII
Дело было так. Гервальт, освободившись от своей «почетной стражи», скрылся в лагере. Бежать из лагеря ему удалось только тогда, когда известие о смерти повелителя разнеслось по всем улицам и площадям, и гунны в смятении устремились к трупу повелителя. В это время, когда даже стражи покинули свои посты, ему удалось захватить на улице лошадь, оставленную всадником, и на ней ускакать из лагеря.
Узнавши, что король Ардарих с сильным войском стоит в пограничном лесу, отделявшем область гепидов от гуннских владений, он не останавливаясь гнал лошадь, пока не достиг авангарда гепидов.
