Людское море. Дюны голых телгрызут гранитный грунт осатанело.С холма топограф смотрит в нивелир,как в окуляр артиллерийского прицела.И, в жизнь сойдя с неписаных страницсвирепого ковбойского устава,в сомбреро, в джинсах жирный инженерна них бинокль, как пулемет, наставил.С ног на голову все перевернуви опрокинувши пейзаж привычный,глядит прогресса злое божествосквозь призму линзы тахеометричной.Под небом, где в разрывах облаковто синь мелькнет, то лучик позолоты,кишит скопленье нынешних рабов.В гранитный грунт вгрызаются илоты.
Другие напевы
IОна — не глаза, а пламя,она — не уста, а пламя.И в памяти, словно в раме,останется это имя.Я душу оставил с ними —с очами ее, с устами.Все прочее — так! Случайность.Куда я плыву? Не знаю.На розе ветров качаясь,ладья моя расписнаяв банальность, в гиперболичностьмою увлекает личность.Она — не руки, а длани.Не длани даже — две лани.О, Сад моего Желанья,о, Сад Наслаждений… Длани,ласковые,как лани!Все прочее — прах и ветер.Все пепел и пустоцветье.Заветнее нет на свете,наверное, ничего.В насмешку я похоронноспою своему Харону:мол, знай мое удальство!Но где же она? Ответьте!Все прочее — пустоцветье.Пой песню, моя струна!А песню подхватит ветер…На этом, на том ли светевернется ко мне она!IIЧтобы это изречь,эмоций предостаточно, но малооказывается самого главного:стихотворного пустословия.Все кристально просто в своей прозрачности:под силу клавишам клавицимбала,по зубам белозубому роялю,где родятся родниковые аккордышопеновской балладыили пьесы Шумана ли, Мусоргского,Шубертова экспромта, бетховенского андантеили адажио, илиБаховой фуги, нежной прелюдииДебюсси — но тольковсе это не по зубам рассудочной прозе.Чтобы это изречь,эмоций предостаточно, но малооказывается самого главного:стихотворного пустословия.
