Под знаком Льва

Чтобы это изречь…
Изречь? Но зачем и какого черта?
Мои глаза прочли эту поэму,
и уши мои услышали эту музыку…
Пусть же останется неизреченным
то, что не по зубам рассудочной прозе!

III
Подите к черту! Я непробиваем.
Ты сердишься, читатель? И пускай!
Меня перевоспитывать не надо.
Не нравлюсь я? Другого почитай.

Я страсть как непривычен? Я не моден?
Но это ли не рай и благодать!
Когда грейффизм войдет однажды в моду,
де Грейфф начнет прозрачнее писать.

Да, я безбожно смутен и нечеток.
Да, я расплывчат, словно светотень.
Но мой туман сродни ночному мраку,
в котором вызревает юный день.

Меня перевоспитывать не надо:
ведь я мудрее змия, почитай.
Но если мудрый гад тебя пугает,
то лучше земноводных почитай.

IV
Нелепое сердце в пучине абсурда,
у бреда во власти,
во власти крылатой возвышенной боли
и низменной страсти.

И радость, и смех — за какими горами
все это осталось?
Насуплены брови, тоска и отрыжка,
изжога, усталость.
Как реяла в небе веселая песня!
Веселый сарказм накрывал с головою,
и пьяные ягоды губ опьяняли,
и вот под луною по-волчьи я вою.

Нелепое сердце в пучине абсурда,
у бреда во власти,
во власти крылатой возвышенной боли
и низменной страсти.

V

Ne dites pas: la vie etc. etc.
]еап Moreas[61]

Пыжась от счастья, восторгом взрываясь,
одни восклицали: «Экая радость!»
Я же испортил им разговор:
все, мол, сплошная ересь и вздор.

Другие искали во мне участья.
Кричали: «Господи! Что за несчастье!»
Но я испортил и им разговор:
все, мол, сплошная глупость и вздор.

Одни живут пустой
Мечтой,
Другие ищут в мелком вздоре
горе.

Я же, как из пагоды
вездесущий Будда, —
и цветы и ягоды
прозреваю всюду.

Вездесущ, как ветер
и как ревизор,
вижу: все на свете
бредни, чушь и вздор.

Сонатина в тональности ля бемоль