лет Ноа в самых мельчайших деталях помнил тот день.

Они остановились в деревушке Мейр, прижавшейся к стоянке торговца молотилками и уборочными машинами. В центре деревушки равносторонним треугольником выстроились три обязательных учреждения: фермерский кооператив («Основан в 1953»), почтовое отделение (S0C0R1) и ресторан Бренды («Сегодня: Рыба с картошкой, десерт, напиток, $3.95»).

Подозрительно покосившись на меню, Ноа и Сара перешли через дорогу и направились к почтовому отделению.

За год они посещали несколько сот почтовых отделений, но Ноа никогда не надоедали эти краткие остановки в пути. Он любил блеск стальных почтовых ящиков, потертые прилавки, выцветшие плакаты, воспевающие маленькие радости коллекционирования почтовых марок, а больше всего ему нравился в тех помещениях воздух, благоухающий ароматами мятой бумаги, чернильных штемпелей и эластичных резиновых лент.

Пока Ноа впитывал атмосферу почтового отделения, Сара спросила служащего, не пришло ли для них письмо. Старик вынул ящик для писем, адресованных почте Мейра до востребования — несомненно, одному из самых незагруженных почтовых отделений на планете, — и с изумлением обнаружил почтовую открытку. Он не спеша рассмотрел картинку и наконец перевернул, чтобы изучить адрес.

— Сара и Ноа Рил, верно? Есть какой-нибудь документ?

Пока Сара рылась в карманах в поисках карточки медицинского страхования — водительских прав у нее никогда не было, — старик продолжал равнодушно изучать открытку. Ноа, вцепившись в край прилавка, нетерпеливо топал ногами и с тихой злостью смотрел на бордовый галстук и желтые, в никотиновых пятнах усы. Как только Сара предъявила свою карточку, Ноа выхватил из пальцев старика открытку и метнулся к выходу.

Сара догнала сына на ступенях почтового отделения; он сидел в пыли, рассматривая тридцатипятицентовое чудо с фотографией вылетевшего из воды горбатого кита с огромными распростертыми плавниками — тридцатитонная птица, тщетно пытающаяся освободиться от родной стихии. В одном углу фотографии художник-оформитель добавил красным курсивом: Я люблю Аляску. На обратной стороне Иона нацарапал три бессвязных предложения, которые Ноа постарался расшифровать, но безуспешно, поскольку пока еще умел читать только печатный шрифт на дорожной карте. Ноа переключился на марку: морская раковина, перечеркнутая линиями почтового штемпеля, а потом вопросительно взглянул на Сару:

— Никольское?

Они нетерпеливо расстелили на обжигающем капоте Дедушки карту Аляски. Ноа провел пальцем по алфавитному указателю, нашел координаты Никольского — Е5, — провел длинную диагональ через карту и остановился на острове Умнак, далеком позвонке суши в бесконечном спинном хребте Алеутских островов, вытянувшемся далеко в Берингово море.

Ноа обвел синими чернилами точку — крохотную деревушку Никольское на западной оконечности острова — и отступил, чтобы охватить взглядом всю карту.

Ближайшая дорога заканчивалась в Хомере, в восьмистах морских милях восточнее.

— Что Иона там делает?! — воскликнул Ноа, воздевая руки к небу.

Сара пожала плечами. Они сложили карту и молча продолжили свой путь.

После Никольского они не получили от Ионы ни одной открытки. Сара все равно продолжала писать, веря, что ей просто не везет, но шли месяцы, сменялись почтовые отделения, а в эфире царила тишина.

Молчание Ионы можно было объяснить несколькими причинами. Самая правдоподобная: хрупкое волшебство, охранявшее корреспонденцию, истощилось; число писем, коими они обменялись за все эти годы, достигло несовместимости с непреложными законами теории вероятности, и эти законы просто восторжествовали.

Однако Ноа был упрямым шестилетним кочевником, и его не волновали какие-то там непреложные законы. Пока Дедушка поглощал километр за километром, он, не сводя глаз с горизонта, пытался представить, что же Иона делает в Никольском, и настроение у него было далеко не веселым. Должно быть, Иона сильно увлечен какой-нибудь алеутской девушкой и старается начать новую жизнь, забыв обо всех своих прежних обязательствах. Ноа вообразил кучу узкоглазых сводных братьев и сестер, маленьких, грязных деревенщин, вероятно всецело завладевших вниманием его отца.

Он непрестанно предлагал Саре неожиданно навестить Иону и поймать его с поличным. Зачем возвращаться в Медисин-Хат? Почему бы не свернуть на Аляска-Хайвей, добраться до Анкориджа, а оттуда — на пароме до Никольского?

Каждый раз Сара отделывалась уклончивыми ответами. Когда Ноа требовал объяснить причину, она заявляла, что Иона уже покинул Никольское, а иногда заходила так далеко, что даже уточняла: мол, он уплыл во Владивосток или улетел в Фэрбенкс. Однако чаще всего она ничего не говорила и включала радио, притворяясь, что не слышит сына.

Проницательный Ноа подозревал, что мама просто трусит — тяжелый случай, хроническая неспособность приблизиться к океану. Он попробовал подтвердить свой диагноз с помощью искусного допроса.

Бывала ли она в Ванкувере?

Ей не интересен Ванкувер.

Случалось ли ей покидать центр страны?

Не видела для этого причин.

Не хотелось ли ей посмотреть, что скрывается за Скалистыми горами?

Сара равнодушно ответила: мол, какой смысл, если все можно узнать из дорожных карт, а впрочем, и это совершенно неинтересно. Ноа, давно исчерпавший возможности Дедушкиного бардачка, решил задать вопрос в лоб:

— Ты никогда не хотела увидеть Тихий океан?

Сара с радостью ответила: нет, ей никогда не хотелось дышать воздухом, пропитанным вонью от какашек чаек и гниющих водорослей. В ответе — ловком смешении презрения и безразличия — послышалась плохо скрытая паника.

Ноа покачал головой. И вычеркнул Никольское со своей крохотной внутренней карты.

Время неуклонно катилось вперед в океаническом ритме, задаваемом Дедушкой. Казалось, ничего не меняется, кроме, пожалуй, ржавого узора на боках «бонневиля» 1966 года. Сара сидела за рулем, Ноа подрастал, а трейлер, словно проклятый, носился по замкнутому кругу. В июле его видели около Лесного озера на границе провинции Онтарио; в канун Рождества он был нечаянно замечен в южной Альберте на пустой автостоянке у магазина «Пипл»; в марте попал в снежный буран на парковке для грузовиков на дальнем, северном краю озера Виннипегосис; в мае пересекал южный Саскачеван. В июле он снова оказался на Лесном озере, вернувшись к пункту отправления с миграционной пунктуальностью кашалота.

Ноа не завел ни одного друга — неприятный, но неизбежный выбор. Когда трейлер проносился мимо очередного школьного двора, он хмуро смотрел на толпу потенциальных приятелей. Их были сотни по другую сторону забора из проволочной сетки. Они играли в баскетбол, обсуждали учителей, сбивались в кучки, чтобы тайком выкурить сигаретку. Некоторые жадно глазели на дорогу. Старый серебристый трейлер странным образом притягивал их, как монгольская орда, галопирующая по окраине большого города. Вцепившиеся в сетчатый забор заключенные завидовали кочевникам.

Ноа подумывал, не выброситься ли из окна.

Он не верил в славную автомобильную мифологию Северной Америки. Он считал, что дорога — просто узкое ничто, пустое место, ограниченное и с правого, и с левого борта реальным миром, увлекательным, недоступным, невообразимым. И самое главное: дорога не имела никакого отношения к Приключению, Свободе или Отсутствию домашнего задания по алгебре.

Каждую осень Сара покупала соответствующие учебники. Ноа запирался в трейлере и ревностно учился, веря в то, что в алгебре и грамматике воплощена его единственная надежда когда-нибудь войти в

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату