ты хотела и когда не хотела. Когда едва понимала, на каком ты свете. Он уносил тебя на крышу больницы и показывал город. Он мучил медперсонал на твоих глазах…
Ее глаза расширялись, и она вгоняла за воспоминанием воспоминание – под кожу, в нервы, прямиком в EVA. Образы были нечеткими из-за боли, но там было прошлое. Это была прошлая я.
Это – не я.
– … Скажи мне, Аянами. Скажи, почему после всего этого ты не его кукла?
Я стояла, опираясь, на стол. Я дышала – и пыталась делать это не так громко. Не так часто. Не так больно. Аска сидела на своем стуле и поправляла отвороты пиджака.
«Я ее толкнула».
Ленгли поправляла одежду, и снова что-то не так было с ее лицом.
– Держи. Нам действительно нужно поговорить.
В ее руке была сигарета.
– Ни миллиграмма никотина, – кивнула она. – Просто легкий наркотик. Не хотелось бы предлагать тебе укол.
Я смотрела на нее и молчала. Я не знала, что сказать. Вопрос «почему „не хотелось бы“?» – не в счет.
– Хорошо. Я начну.
Она села на пол, старательно подтянув на коленях брюки. Она достала зажигалку, и я ощутила, что хочу сбежать. Сигарета уже тлела у ее губ, я едва видела внимательный синий взгляд. Но Ленгли знала о никотине, и ее дурацкая, детская поза на полу была такой странной, безоружной, а моя боль – такой сильной, что я села напротив.
– Молодец, – прищурилась она из-за дыма. – Держи.
Я приняла тлеющую сигарету. Казалось, она прожжет мне руку.
– Тяни осторожно, – предупредила Аска, подбирая под себя ногу.
Потом мы молчали. Я кашляла, и звоном отдавалась в голове оглушенная EVA. Все вокруг становилось маловажным, и боль, и, то, как я дрожала в прихожей среди своей бывшей одежды. Ленгли исподлобья изучала меня.
«Синие глаза. Как у Икари».
– Мне надо понять вашу связь, Аянами. Иначе я не справлюсь, понимаешь?
Я кивнула. Смешок.
– Запомни, я нечасто обещаю не справиться.
Я смотрела со стороны на эту комнату, откуда-то из-под потолка. Мы сидели на ковре, вился дым, и что-то растворялось, уходило прочь: глупость ситуации убивала что-то страшное.
Я курила.
Я курила наркотик.
Сидя на полу.
Сидя напротив незнакомой девушки, которая представляется как «сторожева сука».
– Что ты хочешь узнать о нем?
Я вслушалась в свой голос: он был странным. Хрипотца – словно я проговорила весь день. «А еще – как ровная линия на кардиограмме».
– О нем? – удивилась Аска. – О нем – ничего. Я хочу услышать тебя.
– Что именно?
– Кто он для тебя?
– Я не знаю. Он просто был.
Ответы давались легко и честно. Я с удивлением воспринимала образы из податливой памяти: полутемная палата, повязка на глазу после исследования. Он привел ко мне хор из детской онкологии. Он дергал их за ниточки, которые видела только я.
Это была страшная песня. Но мне было все равно.
– Нагиса пришел к тебе, как к своей игрушке. В чем он ошибся?
Я смотрела на нее в ответ и не понимала вопроса.
– Ах вот даже как, – улыбнулось дымное лицо. – Хорошо. Тогда иначе: в какой момент он начал ошибаться?
Это был понятный вопрос.
…– Рей, сюда.
Я осмотрелась. Икари-сан снова ждал меня. Комната для занятий младшей группы была пуста – маленькие парты, как ящики из-под фруктов, доска в белых разводах. Учитель забыл свой пиджак. Карман был измазан мелом.
– Я изолирую Нагису. Ты больше не должна ему потакать.
– Я поняла.
Он отрезал от меня огромный кусок, я понимала это, мне было больно, но… Но мне было больно всегда.
– Хорошо, – кивнул Икари-сан. – Нам пора определиться с твоим будущим. «Соул» готов оплатить любое образование.
Слова были легкими, теплыми. Он положил передо мной распечатки: профориентационные карты, пробные тесты, какие-то диски с данными. Последним был вывод экспертной группы врачей – я читала и подписывала такие раз в полгода.
– Что это значит, Икари-сан?
– Это значит, что медикам удалось добиться нулевой динамики.
– Они остановили метастазирование? – спросили голубые глаза.
– Да.
– Эксперимент «Е»?
– Я не знаю.
Мы молчали. Она меня прервала, и мне было немного обидно. Я снова переживала тот день. День, когда я будто бы проснулась. Я очнулась в классе, среди крохотных парт для самых маленьких учеников, многие из которых гарантированно не дожили бы до моих лет.
День, когда я выбрала, кем стать и кем перестать быть.
Аска не дала мне рассказать об этом – она просто все поняла.
– Понятно. Нагиса не принял такого исхода, да?
– Да.
– Попытался восстановить свою власть?
– Не сразу.
Аска помолчала. Скрипела сигарета, скрипело дыхание. Я почти не видела комнату: мне было тепло и легко. А потом начала рассказывать Ленгли. О том, как она пыталась найти записи тех лет. О том, что данные последних дней госпиталя НИИ «Нерв» восстанавливали буквально из угольев. О том, что тех данных ей не хватает.
– Я опрашивала одного выжившего из НИИ. К сожалению, на тот момент его уже десять лет кололи галоперидолом в «Остинсе»…
Аска затянулась и передала сигарету мне. «Не кончается. Как странно», – подумала я. В кислом дыму слышался запах чужой помады.
– Госпиталь стал мифом. Он стал порождать свои смыслы, новые знаковые миры. Веришь, этот бывший доктор утверждал, что болезнь рук директора Икари – из-за тебя. Якобы, ты пыталась его убить.
«Новый знаковый мир» – и очень обидный. На самом деле я пыталась убить себя.
– Рассказывали, что в крыле проекта «Проводник» можно встретить не одну беловолосую девушку. Что туда назначали врачей только за большие деньги или за большую провинность. Мне рассказывали о записях твоих снов – люди седели, блевали, глотали антидепрессанты после сеансов твоего опроса…
Я – у нее в записях.
