Грей' испарил Аракаву в один момент. Словом, как тридцать девять лет назад Кацураги стала 'счастливицей'. Я даже видел тот старый сюжет, где под печальную музыку взахлеб рассказывали о малышке, покинувшей обреченный город за полчаса до катастрофы. На везение там намекали. На счастливую звезду и парад планет, на провидение долбаное.
И мне тогда еще подумалось: да вертел я такое счастье.
'Печальный у вас праздник, Мисато-сан'.
- Это, кэп. Пойду я, а?
Кацураги пятерней убрала челку с глаз, портя офигенно дорогую прическу, и взглянула на меня:
- Ага. Давай на балконе по кофейку еще - и пойдешь.
Я кивнул, и мы разошлись: хозяйка на кухню, я на балкон. По пути под ноги лез всякий праздничный хлам, хорошо хоть пьяных тел не наблюдалось. На балконе были кованые перила, был город, был мелкий реденький снег. Мисато Кацураги - она из тех, кто не любит себя обманывать. А могла бы панораму на довоенные пейзажи настроить. Или на райскую колонию какую-нибудь.
Наверное, будь у меня деньги и желание забабахать себе что-то подобное, я бы тоже поставил внешние камеры и смотрел на заливаемый ливнями Токио-3.
- Держи.
Я принял горячую чашку и снова отвернулся к голограмме. Невежливо, наверное.
У капитана когда-то жил пингвин. Самый обычный электропингвин. И она его сдала, как только тот исчерпал ресурс, а нового заводить не стала. Вот так вот. Я никогда не задумывался над такими вещами, я просто их знал, как и другие факты ее биографии: каждый будущий блэйд раннер обязан много знать о нашей богине. 'Богиня'. Вот она стоит рядом, сунув нос в ароматный кофейный пар, и студент академии Синдзи Икари, конечно, кончил бы от одной мысли об этой сцене. А ей ведь уже без года сорок, подумал я, изучая точеный профиль, и отравой вплывало в голову понимание: ни хрена я о ней на самом-то деле не знаю.
То есть, вообще ни хрена. Только что ведь понял, что даже тот ее пингвин имеет какое-то значение, что это не фетиш, не строчка в досье. Это какая-то черточка характера, какой-то знак, который надо истолковать. Истолковать - и придвинуться чуть ближе. И еще чуть ближе. И еще.
- А ты странный, Синдзи.
Я вздрогнул, выныривая из дурманящего пара. Капитан смотрела на меня, и на ее лицо, на матово блестящие вороные волосы ложился свет габаритных огней. Сумасшедше красивая женщина, понял я запоздало.
- Не лезешь приставать, не лезешь с шуточками. Молчишь, думаешь. Спишь, что ли?
Если бы. Хотя спать-то хочется.
- Ага, кэп. Что-то вроде.
- Это видно. А что еще?
Какой хороший вопрос. С чего бы это меня так развезло? Конечно, у меня имелся точный ответ, но озвучивать его при капитане категорически не стоило. Да, сегодня у меня была Аска, была Майя, была профессор Акаги. Была тысяча поводов сейчас тупить. Но я, блин, думал о том, почему мы с вами, капитан, так одиноки. И у этого моего настроения была одна голубоволосая причина.
Которая подтачивает мое одиночество. Которую я очень хочу увидеть.
- Эх ты. Ладно, иди спать.
Я неожиданно для себя улыбнулся: в голосе начальницы скользнуло разочарование и даже легкое любопытство. А она ведь всерьез на ответ рассчитывала, понял я.
Уже стоя в дверях, я почувствовал, как меня кто-то дернул за язык.
- Скажите, Мисато-сан, вы ведь совсем одна?
Кацураги замерла лицом на какое-то мгновение, а потом оперлась плечом на стенку и улыбнулась:
- Клеишь начальницу, паршивец?
Я только улыбнулся: почему-то отвечать показалось неправильным.
- Да, Синдзи.
Вот так вот. Просто и без всякого бытового надрыва: 'Да, Синдзи'. И пингвина она своего сдала...
- Почему?
Кацураги протянула руку и движением взлохматила мне чуб. Я обомлел от этой неожиданно естественной ласки.
- Просто больше никого не жду, Синдзи. Спокойной ночи.
За дверью меня ждал 'виндикатор', пролетом ниже пасся еще один. Тоскливо это все: она там осталась одна, завтра у нее работа, еще один год впереди и куча незнакомых людей вокруг. Даже ее странный подчиненный - и тот дома синтетика прячет.
Щит АТ-поля над парковкой почему-то отключили, и пушистый снег ровно ложился на посадочный балкон. Пахло тут соответственно: от острого кислотного запаха отчаянно зачесалось в носу. Я натянул маску и поднял ворот плаща.
- Как там праздник?
С трудом удержавшись от прыжка в сторону, я повернул звенящую шею: в горле бился перепуганный пульс. 'Что-то нервы ни к черту...'
- Добрый вечер, Кадзи-сан.
Скешник стоял у дверей подъезда, опираясь спиной на стенку, и даже сквозь маску проступала эта его улыбочка. Был он расслаблен, небрежен и затянут в наглухо застегнутый плащ - мятый плащ, само собой. Мы пожали руки, и раздражение улетучилось: явно ведь хороший человек, и пришел он к капитану.
- И как там Мисато?
- Она там совсем одна. И ей одиноко, - брякнул я и прикусил язык.
- О, даже так? - брови Кадзи поползли вверх. - И ты что, что-то в этом понимаешь?
Ощущение, что передо мной стоит хороший человек, испарилось, как и не было. Дать бы тебе по рылу, паразит. Тоже мне еще, взрослый дядя выискался. 'Понятия не имею, что там у вас двоих в прошлом, но не хер со мной так разговаривать. Ты сам-то много понимаешь'.
Редзи Кадзи изучающе смотрел на меня, ожидая какого-то ответа, за моей спиной сопели фильтрами 'виндикаторы', а еще группка спецназовцев торчала около машины. Был какой-то долбаный второй смысл в этом обмене репликами, но черт меня побери, если я знаю, какой именно. Ревность? Зависть? Мы сейчас делим капитана? Да что, мать вашу, происходит?!
- Гм. Будем считать, что ты понимаешь, - вдруг сказал Кадзи и совсем уже повернулся, чтобы войти в подъезд.
- Она сказала, что уже никого не ждет, - злым тоном сообщил я ему в спину.
И господин тактик дернулся, словно я ткнул его между лопаток.
- Так и сказала?
- Да.
- Понятно. Ну, я, собственно, и есть никто.
Кадзи исчез за дверью подъезда, а я оглянулся. Неподвижные силуэты 'виндикаторов' медленно притрушивало густым отравленным снегом.
Потолок, располосованный тенями жалюзи, тягуче пульсирующий свет за окном. Тошнотворное желание рвануть в сон и отчаянная, глупая, безнадежная работа мозгов. Я до смерти хочу заснуть - и не могу. Хоть овец считай.
- Почему ты не спишь?
Я повернул голову. Рей лежала на боку, я не видел ее лица, но знал, что Ева уже какое-то время на меня смотрит: от ее взгляда у меня словно горела щека. И это было единственное приятное ощущение во всем теле.
- Не знаю.
