все еще надеялась. Она не могла себе позволить отказаться от этой надежды.
Иного выхода у нее не было.
Миллер постучал в дверь каюты Джессики после часа дня с просьбой присоединиться к Алистеру на палубе.
Стараясь отрешиться от нервозности, охватившей ее и вызванной неопределенностью, Джесс последовала за Миллером на свежий воздух вверх по ступенькам мимо кают-компании.
Последний разговор с Алистером при лунном свете был полон напряжения. Его приглашение прийти в его каюту не выходило у нее из головы долгие часы после того, как они расстались. Они оба понимали, что едва ли она откликнется на такое предложение, но оно будто повисло между ними, как перчатка, брошенная к ее ногам.
Какая-то ее частица, призывавшая к шалостям, побуждала ее поддаться искушению, но в целом ее натура противилась этому.
Что он хотел ей сказать? При столь непродолжительном знакомстве между ними образовались обжигающе интимные отношения. Сейчас ее полностью поглощали мысли о нем, столь необычные, что она не могла бы припомнить, когда и как думала так о ком-нибудь другом. Джессика удивлялась, как он смог так поработить ее физически, а потом и приковать к себе все ее мысли, но это было именно так.
Алистер предоставил ей решать, что с этим делать, дав понять, что не будет на нее давить. Но она не сомневалась в том, что если Алистер Колфилд чего-нибудь хочет, то едва ли откажется от своих желаний, не добившись цели.
Когда они повернули на корму, ее спину овеял холодный соленый морской воздух, пробудивший ее чувства. Вдохновленная и полная предвкушений, Джесс замедлила шаги при виде широкого покрывала, разостланного поперек палубы и прикрепленного с каждого угла ящиками с пушечными ядрами. На одеяле лежало несколько подушек и стояла неглубокая корзинка с едой.
Пикник. На море.
Алистер в ожидании ее стоял по другую сторону стеганого покрывала. Он был одет безупречно: в широкие темно-желтые штаны, заправленные в начищенные до блеска гессенские[2] сапоги, полосатый светло-коричневый жилет и коричневый сюртук. Ветер уложил его волосы на свой вкус, и теперь у него был такой вид, будто он прошелся по ним пятерней.
Как и многие женщины до нее, Джессика считала его самым красивым мужчиной, какого видела в жизни. К тому же он выглядел экзотичным. Вызывающе обольстительным. Порочным и опасным. А в целом восхитительным. Ей захотелось раздеть его догола, чтобы в полной мере оценить его мощную фигуру без досадной помехи в виде одежды. Сейчас она была не в силах сопротивляться таким грешным мыслям, когда их обоюдное желание принадлежать друг другу было яснее ясного.
Вид его, стоящего на палубе столь прекрасного корабля, окруженного командой и слугами, был впечатляющим. Он едва ли напоминал повесу и плута, принимавшего любое пари, сулившее выигрыш, и жившего на лезвии бритвы. Но она знала, что таится под этой безупречно прекрасной поверхностью. Этот мужчина искушал ее порочными обещаниями, и она знала, что он сдержит их.
— Миледи, — приветствовал он ее и отвесил поклон.
— Мистер Колфилд, — отозвалась она, оглядела палубу и заметила, как с полдюжины мужчин, занимавшихся своими делами, старательно отводят от них глаза.
Алистер жестом пригласил ее сесть, и она опустилась на колени. Алистер присоединился к ней, затем извлек из корзины каравай хлеба, который тотчас же разломил пополам. За ним последовал ломоть сухого сыра и груша, разрезанная на четвертушки.
Он положил ее порцию на большую салфетку и подвинул к ней.
Джесс с улыбкой приняла угощение.
— Впечатляющее подношение, принимая во внимание то, что мы плывем на корабле.
— Очень скоро вы затоскуете по разнообразию, доступному на суше.
— Многие сочли бы пикник на борту корабля некой формой ухаживания, — заметила она, намеренно избрав насмешливый тон. — Право, это можно счесть романтичным.
— Моя цель — доставить удовольствие.
Он сверкнул своей бесстыдной улыбкой, и ее тело отозвалось на нее дрожью. Как легко ему удавалось очаровывать женщин, когда он этого хотел, сохраняя в то же время легкий непринужденный тон, ослаблявший напряженность, сквозившую в словах. Она не могла решить, была ли эта непринужденная, ни к чему не обязывающая беседа предназначена для того, чтобы успокоить ее нервы, или для того, чтобы она томилась по обычной для него страстности.
Он откусил кусочек хлеба своими безупречными белыми зубами, и почему-то даже столь неромантическое действие, как пережевывание хлеба, возбудило ее. Похоже, он не преследовал при этом никакой цели, и это вполне соответствовало ее мнению о том, что чувственность была присуща ему от природы.
Откусив кусочек сыра, Джесс обратила взгляд на бескрайнюю гладь океана. Солнце отражалось в воде, заставляя ее сверкать, и, хотя день был прохладным, она находила его прекрасным. Все ее возбуждение, вызывавшееся прежде близостью Алистера, теперь перешло в ощущение иного сорта, и это новое ощущение заставляло ее чувствовать себя живой и смаковать вкус жизни.
Ее вырастили с сознанием необходимости сохранять дистанцию между собой и другими людьми. Это не требовало особых усилий: достаточно было ее манеры говорить и держаться, и большинство мужчин отталкивало полное отсутствие интереса с ее стороны и надежды на успех. Но Алистера ее поведение только подстегивало: он видел в нем вызов и готов был ответить на него. Он не позволил бы ей отступить, и это вынуждало ее признать, что ей и не хотелось идти на попятный. Ей хотелось оставаться здесь и поддаться искушению быть вовлеченной в приключение с этим бесстыдным и порочным мужчиной.
В ней были живы воспоминания о том, что он делал с ее телом. Подобную интимность она разделяла с Тарли, но после такой ночи, сидя с ним за завтраком, не испытывала неловкости. С Алистером же чувствовала, как румянец заливает ее лицо, а тело начинает гореть и готово приветствовать его. Почему-то его прикосновения казались более интимными, чем ласки мужа. Как это было возможно?
— Вы хорошо спали прошлой ночью? — спросил он, стараясь привлечь к себе ее внимание.
Она покачала головой:
— Мы оба спали скверно.
Колфилд растянулся на своей стороне одеяла и лежал, опираясь на руку, наблюдая за ней блестящими синими глазами, умевшими видеть слишком многое.
Эти окна души старили его, открывая темные бездны, которых не должно было быть в столь молодом человеке.
— Скажите, что произошло в тот день, когда вы убежали от штурвала? Вы убегали от меня?
Джессика неловко пожала плечами:
— На палубе было слишком шумно, и кипела работа. И я почувствовала… себя выбитой из колеи.
— То, что вы не слышите левым ухом, усилило это ощущение?
Она смотрела на него, подняв брови. Теперь Джессика осознала, что он всегда шептал ей что-то в правое ухо.
— Вы заметили.
— Мне сказал Майкл.
Глаза Алистера казались очень добрыми.
Но говорить на эту тему ей не хотелось. Все в ней противилось подобному разговору, и потому она попыталась обратить его в другое русло.
— Я не убегала от вас.
— Нет?
— Тарли не стало всего год назад.
Его бровь поднялась, а лицо приняло выражение насмешливого изумления.
— И вы решили почтить его память целомудрием? И как долго?
— Двенадцать месяцев, кажется, — ответила она холодно.
— Вы стыдитесь желания, которое испытываете ко мне. Но меня это не останавливает.