Звук, который она издала, я скорее почувствовал, чем услышал. Было ощущение, будто я разваливаюсь на части и мясо отделяется от костей. Я зажал уши ладонями и упал на землю. Моментально меня окружила толпа крысоидов, в основном прямоходящих. В промежутках между ними набились в несколько слоев пресмыкающиеся крысюки. С воздуха свет закрывали штук десять летучих. И все это шипело, свирестело, выло, било хвостами, хлопало крыльями и демонстрировало когти. Мне стало очень неуютно, я понял, что сделал глупость. Попытался заговорить с ними как культурный человек с культурными… э? Они мою попытку не засчитали и продолжали шипеть. Мне пришло в голову, что если они когда и были сверхразумными, то оч-чень давно. А сейчас даже на условно-гуманоидных не тянули. Натуральный зверинец.
Я уже хотел спасаться позорным бегством. Но вдруг в их шипении мне послышались членораздельные звуки. «Чччеловекхх… пришшшшел… ссссам… хххорошшшшо». Я радостно закивал, ткнул в себя пальцем: «Я человек. Хороший человек. Мир, дружба, прогресс. От лица всего культурного человечества… в моем лице выражаю… черт». Они меня не слушали и напирали все сильнее. Кольцо сжималось. Сверху меня уже лупили по голове крыльями. «Тот ссссамыййй… не хххотел… принять печчччать на ссссебя… гнусссныййй чччеловекхх… ссссмерть ему… ссссмерть». И они навалились на меня всей злобной кучей. Били, рвали, царапали. Кажется, я орал. Шансов не было никаких. Через минуту от меня остались бы только тряпочки.
Он появился вовремя. Сквозь весь этот свиристящий гам я услышал его удалой молодеческий голос: «А ну пошли вон, твари. Сказано же: расточатся враги Его. Что за уроды, ей-богу… А-а, не нравится мой меч, мерзкая харя? В святой воде закаленный… Давай, давай, чеши отсюда… Эй, ты там жив?» Я что-то прокряхтел в ответ. На мне еще сидело несколько десятков крыс, но этих я уже и сам мог стряхнуть. Глазам предстала героическая картина: мой спаситель размахивает своей двуручной дрыной, от которой в ужасе разбегаются и разлетаются крысюки. Некоторые по пути теряют части себя, истошно верещат. В воздухе плавают клочья шерсти и планируют куски крыльев. «Уходи, – кричит он мне. – Я их задержу». Да, кажется, помощь ему точно не требовалась. А из меня и помощник был никакой. Все тело, как продырявленная канистра, сочилось кровью. Не оглядываясь, я поковылял к нашей горке.
Он нагнал меня минуты через три. Велел, чтобы я оперся на него, помог идти. «Ну что, убедился, герой? Я предупреждал». – «А кто говорил, что они добрые?» – «Я сказал – гуманисты. Большая разница». – «Еще ты сказал, что они наши хозяева. Ты за свои слова отвечаешь?» Он усмехнулся. «Отвечаю. Тебе не нравится слово «хозяева»? У вас сейчас в ходу другое – «менеджеры». Можешь считать их вашими менеджерами». – «Они гнусили про какую-то печать». – «А, это. Свободное и добровольное волеизъявление. Знакомое дело. Ты отказался?» Я почувствовал в его вопросе удивление и уважение. «Если это тот козлиный знак, то да, отказался. Не люблю, когда темнят. А что он означает-то?» – «Волеизъявление». – «Ну хоть ты не темни. По поводу?» – «По поводу твоего послушания хозяевам, тьфу, менеджерам. И почитания их». – «Чего ты заладил – хозяева, менеджеры. В ареале про них ничего неизвестно. Демократия у нас, слышал про такое? Почитание хозяев вместе с самими хозяевами давно ликвидировали». Он остановился дать мне передохнуть. «Тебя как зовут?» – «Мох». – «Мох? Подходяще. Весь ты какой-то замшелый, дремучий». – «Скажи спасибо, что я еще и помятый, а то бы ты зубов сейчас не досчитался, – огрызнулся я. – Не посмотрел бы я на твою страшную железку». – «Правда? Не обижайся. Просто вам не все говорят. О хозяевах кое-кому у вас хорошо известно». – «Юным натуралистам?» – буркнул я и пошел дальше. Он опять повесил меня на себя. «Для кого, думаешь, у вас там храм строят?» – «Какой храм?» – «Так называемый дворец свободы. Храм почитания хозяев».
А ведь точно. Тот заморыш-брахман со стройки с крысиной мордой – чуть-чуть облагороженная версия здешних прямоходящих. Пальто надел – сошел за человека. Не зря он мне сразу показался гнусным и опасным.
Молча мы взобрались на верхушку горы. Он достал из своей сумки аптечку и принялся меня лечить. Сначала водой из склянки зачем-то брызгал, потом йодом мазал. Чтобы не щипало, дул как на маленького. «А почему они в открытую не объявятся в ареале? – размышлял я. – Если мы реально от них зависим, если они поставляют нам культуромассу, на них же и так молиться будут. Без всяких храмов». Он хмыкнул. «Ты видел их – будешь теперь на них молиться?» – «Я?! Да лучше я в дикие люди пойду». – «Вот-вот. И ты не один такой. Им это отлично известно, поэтому и прячутся. Они еще недостаточно подготовили вас для радушной встречи». – «А как это они нас готовят?» – поинтересовался я. «Ну, разными способами. Есть, например, такая фантомная штука – общечеловеческие ценности, они же – либеральные…» – «Никакая она не фантомная, – перебил я, – а очень даже реальная. Из культурного слоя добывается».
Он залепил на мне последний пластырь, убрал аптечку и достал фляжку. У него их, оказывается, две было. В одной просто вода, правда, вкусная, не как у нас, в этой – какая-то брага с яблочным вкусом. Мы сделали по паре глотков. Потом он еду разложил на тряпочке – мягкий пахучий хлеб, сыр без плесени, большая, между прочим, редкость, и огромные яйца – в несколько раз крупнее птичьих. «Это чьи?» – спросил я, не рискуя пробовать. Может, они тут гнезда летучих крысюков разоряют, я эту пакость есть не буду, даже после тюремной баланды. Он заржал и сказал, что куриные, есть, мол, такая птичка. А потом погрустнел и опять стал меня учить, пользуясь моим лежачим положением. Я был слишком вялый от усталости и потери крови, чтобы сопротивляться.
«Они везде, эти твари. Просто у вас не принято их замечать. Мы сдерживаем основную массу, но иногда даже крупные особи прорываются. О мелких не говорю. Эти пачками на мусоровозах разъезжают». – «На чем?» – не понял я. «На мусоровозах». – «Это что за штука?» – «Это та штука, на которой ты сюда приехал». Я, наверное, в этот момент покраснел. Или побледнел. В общем сделался раздраженным и оскорбленным. Даже силы появились для отпора. «Если твоему пониманию недоступны особенности чужой культуры, нечего с поучениями лезть». Он подумал и сказал: «Ты прав. Нужно говорить на одном языке. Например, ароматизаторы. В чем их смысл?» – «В
