XI
Я валяюсь в постели. Думаю о Лизон, об Изабель, о Лизон, об Элоди, о Лизон… О первой тучке в нашем безмятежном небе. Только Изабель ушла, Лизон накинулась на меня с упреками, по ее мнению, я должен был бы быть нежнее с ее матерью.
— Вы просто подыхаете! Вы сохнете на корню, как закомплексованные идиоты! Я хочу, чтобы мама пошла на это. Я хочу, чтобы она была счастлива.
— Не думаю, что она была бы 'счастлива'. Во всяком случае, непродолжительно. У нее мимолетное увлечение, каприз одинокой женщины. Я никогда бы себе не…
— А если даже так? Почему же она не имеет права на увлечение? Вы
— такие красивые оба! Это должно быть сказочно…
— Лизон!
— Молчи! Ты хочешь сказать: 'Это было бы непристойно' или еще какую-нибудь чушь.
— У меня есть ты, Лизон. Мне достаточно тебя.
— Тебе достаточно меня? А твои другие дамы? Тебе не кажется, что ты настолько сентиментален, что потерял чувство реальности? Я тебя ни в чем не упрекаю, заметь.
— Те, другие, не являются точными копиями тебя.
— Ох-ох-ох… Ты пожирал ее глазами. Безумие, так портить себе жизнь! Все кругом считают себя свободными от предрассудков, но стоит чуть поскрести, и тут же вылезают рефлексы старого доброго конформизма.
В этот момент я делаю огромную глупость. Я говорю:
— Лизон, у меня такое впечатление, что ты толкаешь меня в объятия матери, чтобы подготовить свой уход…
— Что ты сказал?
— … и когда все сладится, она и я, ты потихоньку отдалишься от меня… Старики со стариками, разве не так?
— О, дурак. Гадкий дурак…
Она бледна. Молча подбирает свои книжки и уходит. Даже не хлопнула дверью. Она ушла.
Из-за сказанной мною глупости, в которую не верил я сам.
Хлопает входная дверь. Я опять забыл запереться на замок. Мое сердце начинает колотиться: Лизон вернулась, она простила меня? Изабель явилась как посол, но с задней мыслью? Я не знаю, из-за кого оно бьется сильнее, мое сердце. Волнующий момент. Переступит порог та или другая, все равно это будет победа, это будет праздник! Вдобавок, если это Изабель, мне предстоит испытать пряное чудо первого раза, несказанного мига, когда страстно желаемая женщина наконец открывает тебе свое сокровенное… Под своим одеялом я вдруг возбуждаюсь, как осел, охваченный похотью.
Ни та, ни другая. Это Стефани. Разочарование. В штанах из вельвета в крупный рубчик, в свитере с высоким воротом и без боевой раскраски. Мне не придется защищаться от ее атак, и на том спасибо… А что же мне делать со здоровенной дубинкой, которая буянит в тепле одеяла?
Когда Стефани появляется, звучит сигнал тревоги. Я занимаю позиции обороны, ожидая подлых выходок. Эта дрянь, которую плохо удовлетворили (об этом я толком ничего не знаю, но поспорил бы на что угодно), пришла с самыми дурными намерениями, это, по крайней мере, я знаю наверняка. Она злючка от природы — извращенка, сказала бы Агата, — сеятельница неприятностей. Я вопрошаю без намека на вежливость:
— Зачем явилась?
Она улыбается чисто по-кошачьи. Это очень идет ее хорошенькой Мордочке, освещает ее. Жаль, что глаза совсем не участвуют. Она говорит:
— Ты не очень-то вежлив со сна. Мог бы поздороваться со мной.
— Здравствуй. Что дальше?
— Не поцелуешь меня?
— -Нет.
— А я тебя поцелую.
Она меня целует. Прямо в губы, лакомка. Она пожирает меня, раздавливая губы, всасывая язык, облизывая десны, затопляя мой рот слюной… Она слишком часто ходит в кино, это не самое лучшее для просвещения в делах любви. Не знаю, доставляет ли это удовольствие ей самой, а я задыхаюсь, я пытаюсь ее оттолкнуть… Но вот, о дрянь такая, она сует руку под одеяло и крепко хватает меня. Слишком крепко, эй, ты делаешь мне больно! После этого я уже не в силах контролировать ситуацию. Ярость похоти опрокидывает доводы рассудка, а я опрокидываю Стефани, срываю с нее свитер, штаны и… ничего, больше нечего срывать, никакого нижнего белья, хитрая девчонка подготовила почву на всякий случай. Она попала в подходящий момент и сумела обратить его в свою пользу…
Я проникаю в нее так, словно взламываю дверь, словно даю кулаком кому-то в морду, словно наказываю порочного ребенка. Я мщу за себя, вот что я делаю. Я действую бешеными толчками, не заботясь о ее наслаждении. Держи, мерзавка! Удивительно то, что она улетает прежде меня, оргазм наивысшего класса, который она переживает с ошеломленным видом, с безумными глазами, стиснув зубы: главное, не показать, не закричать, даже не застонать. Это означало бы подчинение самцу, признание себя побежденной…
А мне ничего не надо доказывать, я проваливаюсь в бездну, трубя так, что стены могут обвалиться. Я стону, я плачу, я изливаюсь в нее целыми струями, еще и еще, вот тебе, вот тебе, все мое тело, обратившись в жидкость, вихрем устремилось в это крошечное, но ненасытное лоно, все мое тело, плоть, кости, мозги…
Когда наконец я снова оказываюсь на земле, мне нечем гордиться. Рухнув на спину, все еще задыхаясь, я всячески проклинаю сам себя. Маленькая рука пробирается по моей груди, как паучок. Я поворачиваю голову к Стефани. Она едва заметно робко улыбается. Проклятая артистка! Теперь будет изображать передо мной девственницу, открывшую для себя любовь. Я ставлю все на свои места:
— Ты меня поимела, да?
— Ты жалеешь?
— Я никогда не жалею. Получил удовольствие без хлопот. Между прочим.
— Мерзавец!
Она плачет. Настоящие слезы, право слово. Я не могу выносить вида плачущей женщины. А сикушки тем более. Впечатление такое, как будто плачет моя собственная дочка. Я обнимаю ее за девчоночьи плечи.
— Прости. Я вел себя как скотина. У нас было плохое начало.
Она всхлипывает и с надеждой спрашивает:
— Это значит, что мы будем продолжать?
— Нет, Стефани. Остановимся на этом.
Она усаживается на меня и колотит меня в грудь своими маленькими жесткими кулачками. Ее маленькие груди подпрыгивают в такт.
— Почему? Почему? Может, было плохо? Для меня это… Это была фантастика. И для тебя тоже, я заметила. Тогда почему? Почему Лизон и все другие, а не я?
— Как раз из-за Лизон. Ты знаешь.
— Ты дурак.
— Согласен. Но что с этим сделаешь? Такой уж я.
Я потягиваюсь. Встаю. Она спрашивает меня:
— Ты уходишь?
— Да. Надо сдать работу.
— Суччивору?
— Тебе это известно?
— Лизон.
— Разумеется, Лизон. Она тебе все рассказывает.
— Не все. Что не рассказывает, о том я сама догадываюсь.
