добавлениях… Может статься также, что я бессознательно оттягиваю ужасный момент вынесения приговора… Но нет, Эмманюэль, тебе нечего бояться, твоя книга будет ударом грома! Да… Я колеблюсь между страхом отказа и безумной надеждой. Очень трудно. Я плохо сплю. А потом, эта тайна душит меня. Я хотел бы прокричать на весь мир о своей радости и о своем страхе. Одна Лизон в курсе, но она знает только, что я готовлю какую-то книгу… Я думаю: у Лизон нет секретов от Стефани! Только бы… Надо разузнать. А, наконец телефон! Снимаю трубку:
— Элоди! Ну…
На другом конце прыскают:
— Это не Элоди, ха-ха-ха! Догадайся, кто?
— Жозефина! Здравствуй, цыпленок.
— Папа, папа! Знаешь что?
— Нет, Жозефина. Я думаю, что узнаю, когда ты мне скажешь.
— Мама сказала «да»! Как я рада!
— Я тоже, представь себе! Она сказала 'да' в связи с чем?
— Ну, ты же знаешь… А правда, ты не знаешь, я тебе об этом не говорила. Мама согласна на щенка! Это здорово!
— Подожди, подожди… Какой щенок?
— Ну, щенок, которого я хочу взять.
— Ты хочешь щенка?
— Ох, ну, тебе все надо рассказать! Знаешь, брошенный маленький щеночек, очень несчастный, который много страдал, я хочу его спасти и очень хорошо ухаживать за ним, и так его любить, что он будет очень счастлив и забудет все свои несчастья.
— Ты подобрала брошенного щенка?
— Нет. Еще нет. Надо поискать.
— А, теперь я понял. Ты попросила у матери разрешения держать дома щенка, и ты хочешь подобрать его на улице. Так?
— Ну да! Когда ты хочешь, ты понимаешь. Но я напрасно ищу повсюду, я их не вижу, этих несчастных собак. Однажды я подумала, что нашла одну, у нее был очень грустный вид, она сидела на краю тротуара, такая маленькая собачка, знаешь, почти без лапок, как сосиска.
— Такса?
— Вполне может быть. Она была очень низенькая. Я взяла ее на руки, поцеловала, назвала всякими ласковыми словами, перешла с ней через дорогу и понесла домой, я была страшно рада, представляешь! И вдруг один старичок, которого я даже не заметила, накинулся на меня, вырвал собаку, назвал меня воровкой и сказал, что нужно позвать полицейского, все смотрели и говорили: 'Какое безобразие!' Представляешь себе? Какой стыд! Но главное, мне было так грустно, и я же видела, что собачке тоже было грустно, мы полюбили друг друга. Я уверена, что она несчастлива с этим старым хреном.
— Жозефина! Твоя мама позволяет тебе так выражаться? Ее нет возле телефона?
— Нет слов более подходящих, чем 'старый хрен', для того чтобы сказать 'старый хрен'.
— И потом, тот, кто привязан к своей собаке, вовсе не обязательно старый хрен. Когда у тебя будет собака, посмотрим, как ты поведешь себя, если тебе покажется, что ее у тебя хотят украсть.
— —Ага, ты сказал! Ты сам так сказал! А еще ругаешь меня! Это несправедливо, черт подери!
— Но это для примера.
— К твоему сведению, когда человек в гневе, ему нужны гневные слова. Например, такие слова, как — ну, ты не будешь меня ругать, это только чтобы тебе показать, — 'дерьмовый бордель', 'мать твою, сукин сын', 'неподтертая задница', 'положил на тебя с прибором'… Я много еще такого знаю, но тебе не скажу, они намного хуже.
— Могу себе представить… Давай вернемся к началу нашего разговора.
— А, да. Мне разрешается иметь собаку, и вот я хочу найти очень, очень несчастную для того, чтобы спасти ее. Мама согласна при условии, что я сама буду заниматься ею, выгуливать и все прочее. Еще бы! Наоборот, я не дам никому заниматься моей собакой! И тогда я вспомнила о твоей приятельнице, помнишь, тогда на демонстрации, та, которая спасает собак и кошек?
— Женевьева?
— Вот именно, теперь я вспомнила, как ее зовут. Она ведь должна знать о собаках, нуждающихся в спасении?
— Конечно, еще бы. Их-то, к сожалению, всегда хватает.
— Ты попросишь у нее?
— Сейчас же ей позвоню.
— О, папа, ты гений!
Женевьева даже прослезилась от умиления.
Вот таким образом мы все и встретились, Женевьева, Саша, Жозефина юная кузина кабильского бакалейщика, кузен кузины кабильского бакалейщика и ваш покорный слуга, набившись в грузовичок кабильского бакалейщика, да, именно в тот самый, Женевьева сохранила прекрасные отношения со всей семейкой. Итак, нам предстоит поехать за щенком в приют, затерянный где-то в сельской глуши, там, где трава робко пробивается между следами, оставленными гусеницами тракторов.
Обе девочки, устроившись в уголке сзади, оживленно шушукаются, одолеваемые время от времени приступами безумного хохота, который они безуспешно пытаются подавить. Я бы поспорил на что угодно, что Жозефина занимается пополнением своего специального словаря для 'сердитых случаев'.
Час по шоссе, полтора по извилистым проселочным дорогам, восклицания девчонок при виде 'взаправдашней' коровы с висящими штучками, полными молока, 'похоже на мужские штучки, говорит Жозефина, только вместо одной их целая куча'. Я посчитал необходимым на этом остановить игру сравнений, видя, что в ближайшей перспективе зреют вопросы о доении, об удовольствии, которое коровы от этого получают или не получают, — короче, я предпочел не знать, вокруг каких фантазмов порхает обостренный эротизм маленьких девочек в том возрасте, когда у них начинают расти груди… И вот мы прибыли.
Островок грязи в океане грязи. Удручающее зрелище, хоть стреляйся. Женевьева предупредила меня: 'Она перегружена работой. У нее нет ни гроша, она состарилась, здоровье у нее неважное, помощи нет. Ее поддерживает только любовь к животным'.
Она — это бабушка Мими, ангел-хранитель никому не нужных собак и кошек. Крестьянка, какие теперь встречаются только в кино, без возраста, во всяком случае, за шестьдесят. Состоящая из жил и морщин, со светло-голубыми глазами, немного чудная на вид, она кутается в теплую одежду, из-под коричневой шапочки выбиваются седые пряди. Она топит как можно меньше, объясняет мне Женевьева. Бабушка Мими с трудом передвигается от одного бокса к другому с переполненными ведрами в руках, встречаемая радостным лаем и вилянием множества хвостов.
Два ряда узких боксов тянутся вдоль прохода с растрескавшимся Цементным полом. В каждом боксе собака, иногда две или три, они топчутся в грязи или прячутся в маленькой конуре в глубине бокса. Увидев, что мы подходим, собаки подбегают к решетке, тычутся в нее носом, Цепляются лапами и подают голос, каждая пытается привлечь внимание возможного хозяина.
Женевьева позаботилась привезти с собой мешок костей. Она раздает их на ходу. Это радость. Бабушка Мими восклицает:
— О, это доставит им большое удовольствие! Я не могу покупать такие лакомства! Мне с трудом удается обеспечить их хоть каким-то кормом.
Позднее, в своем бедном жилище, где обретается еще около двадцати собак всех мастей и пород - очень спокойные, очень старые, больные, те, которые не делают 'глупостей', - она признается нам:
— Я больше не справляюсь. Берешь одного, приходят еще несколько. С трудом пристраиваешь кого- нибудь, а добавляется пять. Или десять. Такого еще не было. Люди покупают породистых животных, иногда по очень дорогой цене, и тут же разочаровываются, слишком много забот, или же они переезжают, или же сука допустила до себя какого-нибудь бродягу и принесла выводок дворняжек, в конце концов они отдают их мне: 'Если вы не возьмете, я их утоплю или привяжу к дереву и брошу в лесу'.
— Дерьмовые мерзавцы и сволочи! — изрекает Жозефина.
