Тайны гениев-2, или Волновые пути к музыке

Итак, к вечному стремлению расшифровать символ, сравнить его со значением «нас манит Мировая Душа или Вечная женственность».

Если принять во внимание, что Смерть - это остановка навсегда, то Гёте нам не нужен, как Пастернак или Бетховен. Да и шекспировские сонеты выказывают не меньшие призна­ки глупости. Да и всё искусство, всё творчество оказываются пустяковой забавой.

На эту тему можно писать бесконечно. Но я предлагаю вам самим слушать музыку, читать стихи, смотреть картины с точки зрения бессмертия.

Вы сами почувствуете, НАСКОЛЬКО ЭТО ВАЖНО -

УМЕТЬ ВОСПРИНИМАТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ НЕ

ТОЛЬКО

СИЮМИНУТНО, НО И КАК УДИВИТЕЛЬНЫЙ ФРАГМЕНТ ВЕЧНОСТИ, КАК «СИМВОЛ», «СРАВНЕНИЕ».

И всё же самое главное доказательство я приберёг для вас, как всегда, по мере приближения к музыке. И доказательство это мы найдём в творчестве ВОЛЬФГАНГА АМАДЕУСА МОЦАРТА.

Моцарт в истории культуры совершенно уникален.

Во-первых, потому, что он начал сочинять музыку в возрасте четырёх-пяти лет.

Во-вторых, потому, что его музыка воспринимается как высшее воплощение Гар­монии.

В-третьих, потому, что наше знание о его ранней смерти рождает особое чувство печали.

В-четвёртых, потому, что вся музыка Моцарта - это музыка детства, с его (детства) и её (музыки) незащищённостью, хрупкостью.

В-пятых, потому, что музыка Моцарта раскрывает одну из величайших челове­ческих тайн - тайну детской гениальности. Когда мы по-насто­ящему слушаем музыку Моцарта, то мы слушаем самих себя в детстве со всеми нашими детскими радостями и страхами.

В-шестых, есть одна особенность в нашем отношении к его музыке. Ведь вот что часто получается: слушаем Моцарта, любим Моцарта. Говорим о моцартовской гениальности, совершенстве. Иногда указываем даже на то, что у Моцарта встречается и музыка подлинного драматизма. Но ГЛУБОКОЙ мы называем его музыку во много раз реже, чем музыку Баха, Генделя, Брамса, Чайковского или Вагнера.

Для характеристики музыки Моцарта мы часто употребляем

такие

понятия, как

СВЕТ, ЛЁГКОСТЬ, СОВЕРШЕНСТВО,

ГАРМОНИЧНОСТЬ, ИЗЯЩЕСТВО,

МЕЛОДИЗМ, ОСТРОУМИЕ, ГРАЦИЯ.

А сейчас я осмелюсь написать одну очень странную, даже для любителей и знатоков его музыки, вещь.

Все эти определения - не главные в музыке Моцарта. Ибо они рисуют достаточно банальный образ композитора.

Давайте проведём мысленный эксперимент. Послушаем СВЕТЛЫЙ, ЛЁГКИЙ, СОВЕРШЕННЫЙ, ГАРМОНИЧНЫЙ, ИЗЯЩНЫЙ, МЕЛОДИЧНЫЙ, ОСТРОУМНЫЙ, ГРАЦИОЗНЫЙ ВАЛЬС ИОГАННА ШТРАУСА. Например, «На прекрасном голубом Дунае». Слушая, наслаждаясь его СВЕТОМ, ЛЁГКОСТЬЮ, СОВЕРШЕНСТВОМ, ГАРМО­НИЕЙ, ИЗЯЩЕСТВОМ... и т.д., мы вынуждены признать: все вышеперечисленные определения, которые мы даём му­зыке Моцарта, ПОЛНОСТЬЮ ПОДХОДЯТ к характеристике музыки Штрауса!

Вот мы и попались в сети нашей бедной убогой вербальности!

Посмотрите на СВЕТЛЫЕ, ЛЁГКИЕ, ИЗЯЩНЫЕ, ГРАЦИОЗ­НЫЕ... и т.д. картины французских художников Антуана Ватто и Франсуа Буше. Клянусь, что каждое слово из нашего комплекта подходит к характеристике этих СВЕТЛЫХ, ИЗЯЩНЫХ... и т.д. картин. Более того, я могу составить огромный- преогромный список произведений искусства, для характеристики которых идеально подойдут все эти определения.

Что же делать? Посмеяться над нашей неспособностью словесно отличить музыку Моцарта от вальсов и полек Штрауса (а уж польки-то ка­кие СВЕТЛЫЕ, ИЗЯЩНЫЕ... и т.д.). А затем теми же словами охарактеризовать картины худож­ников?

Именно попытками убежать от этого ужаса является вся моя книга.  И в этой словесной беде виновата не только убогость нашей речи, но чаще всего ещё и неспособность мысли проникать за грани словесной шелухи и открывать образы иного уровня, которые действительно помогут нам найти хоть сколько-ни­будь глубинные характеристики именно Моцарта (а не Штрауса).

У нас есть примеры подобного творчества. Например, в стихотворении «И.С. Бах» О. Мандельштам пишет про главный музыкальный инструмент Баха - орган - так:

«ОРГАНА МНОГОСЛОЖНЫЙ КРИК».

И для того чтобы объяснить, как много всего скрывается за понятием «многосложного крика», мне нужно, во-первых, напи­сать хотя бы краткую историю органа. Затем о принципах образования звука у органа. Затем о том,

что именно

Бах сотворил с органом в своей му­зыке.

А можно и не делать всего этого. Но и тогда, не имея всех тех знаний об органе, вы почувствуете особенность органной музыки Баха. Ибо «многосложный крик» - это что-то, что УЖЕ говорит об исключительности

именно баховской

органной музыки.

О Бетховене говорят: ТИТАН, ГИГАНТ, МОГУЧИЕ ТВОРЕНИЯ. Но ведь то же самое можно сказать о творчестве гениально­го художника и скульптора Микеланджело. Он тоже ГИГАНТ и ТИТАН.

А Бах? Не ТИТАН ? Не ГИГАНТ? Ещё какой!!! 

А поэт Борис Пастернак в одном из своих стихов вдруг напи­сал о Бетховене:

Так движет иногда полы
Сосед, донесшись из-под брёвен,
И вдруг... сонаты кандалы
Повлёк по площади Бетховен.

Что? Непонятно?

А прочитав дальнейшие рассуждения, будете смеяться, на­сколько это простой образ.

Что там за сосед, который «доносится из-под брёвен»? Да ведь это - пьяница, судьба которого - пьянствовать, спать, где придётся. Такая у него, у пьяницы, жизнь. И победить свою страсть он не в состоянии. Ему холодно, вот он и «движет полы», пытаясь согреться. Ибо стих в первой же строке говорит об утре.

(«Какой речистою зарёй

В проталинах пылает камень»)

А Бетховен, скованный кандалами глухоты, побеждает свою судьбу - глухоту - в каждом своём произведении!

«Я схвачу судьбу за глотку!» - известнейшая мысль из письма Бетховена.

И у Пастернака родился образ Бетховена - беглого каторжни­ка, который тащит по площади «кандалы своей сонаты». То есть каждое музыкальное произведение, созданное Бетхо­веном, это побег с каторги. Это побег от неумолимой судьбы.

Итак, свободный пьяница-сосед - раб. Бетховен же, лишённый судьбой слуха, - свободен.

Давайте попробуем найти слова, которые не будут иметь ни­какого отношения к действительно изящной и прелестной музыке Штрауса и которые помогут нам проникнуть в глубины музыки МОЦАРТА (и только Моцарта!).

К восприятию уникальной музыки Моцарта есть, на мой взгляд, один особый ключ, открывающий самую неожиданную тайну его жизни. Это прежде всего шокирующая строчка из письма Вольфганга Моцарта к отцу Леопольду. «Папа, Вы себе даже не представляете, какой это ужас - каж­дый вечер ложиться в постель, не зная, проснусь ли я утром».