— Что, откуда?
— Откуда, говорю резать начинать?
— Нешто придумал?
— Ага, — возбужденно начал Виктор, доставая из внутреннего кармана кафтана листы. — Вот смотри. Тоже самое колесико, что мы используем и сейчас, тот же кремень, та же бечевка, только вместо кольца опять таки свинец. Запальной трубки нет, есть другая трубка, она внутри корпуса и по ней будет свободно двигаться грузик, а искра от кремния бьет прямо по основному заряду. Вот тут, делаем дырочку, такая же и в свинце, куда вставляем проволочку, это чтобы не растрясло и он постепенно не опустился сам собой без искры, потому как тогда как хочешь бей, толку не будет. Насаживаем гранату на ствол, отгибаем и выдергиваем проволочку, стреляем. Дно сплошное, гранату просто выбрасывает. Свинец уже без проволочки, но его прижимает книзу. Граната в полете переворачивается и летит уже другим концом, но свинец вниз не идет, потому как кремний и колесико сильно друг к дружке прижатые не дают. Граната бьется о землю, тогда свинец по пустой трубке летит вниз и тянет веревочку, раскручивая колесико, а оно высекает искру. Взрыв. И никто не успел разбежаться.
— Все-то у тебя мудрено, — недоверчиво пробубнил кузнец беря листы и вглядываясь в чертежи, которые худо-бедно научился читать. С таким поведешься, еще и не того наберешься. — Вроде должно получиться. А там, как знать.
— На тебя не угодишь, Богдан. То слишком просто, то слишком мудрено.
— А ты серединку выбери.
— Дак, вот она серединка. Можно и сложнее придумать, да только ведь придумать мало, нужно еще и сделать суметь, причем не одну две, а много, очень много, потому как коли война начнется, то расход будет очень большой. То мы пока разбоем забавлялись, гранаты только на учебе пользовали, погоди, вот придут гульды и начнется.
— Думаешь придут?
— А куда они денутся. Не в этом году, так в следующем. Вот только бы нам успеть приготовиться.
— Как же, успеешь тут. Эвон, уже два запала нужно мастерить. А может не нужно два. Если все получится, то будем делать только этот. За хвостовую трубку можно будет браться как за ручку и бросать, лоскут перевернет гранату, а при ударе все сработает так же.
— Ага, умный как я погляжу. Такое только в чистом поле возможно, а при случае гранатку и закатить за угол нужно или там в комнату. И как она тогда взорвется? Так что, придется делать два вида.
— А ведь твоя правда, — сокрушенно вздохнул кузнец.
Видно никак ему не хотелось мастерить два разных вида, было у него желание использовать универсальный запал. Неплохо бы было, да только не судьба. Без капсюлей такого не сделаешь, да и с капсюлем тоже, слишком разные задачи.
— Ну так, значит так. Завтречка с утреца и начнем твою придумку делать, а к вечеру думаю уж спытаем, я и мушкет старый наладил, нечего все оружие портить.
На этот раз испытания прошли на ура, с первого раза все срослось как надо. Конечно жалко было пользовать боевые гранаты, но важен был результат, а он-то как раз был. Теперь дело оставалось за малым, разработать прицел, что-то на подобии того, что был на подствольном гранатомете в известном Виктору мире и путем многократных повторений вычислить на нем градуировку. Ну, как за малым, относительно так, но ведь путь был известен, а дальше упорным трудом и затратой немалого времени.
— Ну, здравствуй, Вепрь.
Едва услышав это, Виктор ощерился, словно волк загнанный в угол и быстрым взглядом осмотрел двор. В настоящий момент не меньше десятка взяли на прицел именно его. Да тут не меньше полусотни, сейчас разбегаются по подворью, за воротами видны еще всадники и судя по всему, они взяли постоялый двор в кольцо. Сопротивляться конечно можно, да только итог один, порвут как тузик грелку. Конечно немалое число из них поляжет, вот только проку от того никакого. Для него никакого. Ну, да продаст он за дорого свою жизнь, а как быть с Богданом, Беляной, пацанами, Гораздом, остальными ватажниками.
С другой стороны, а какие есть доказательства вины остальных, то что они проживают на одном с ним подворье еще ни о чем не говорит. Можно договориться. Он отдает себя в руки стоящего перед ним, а тот в свою очередь не трогает никого другого, удовлетворившись главарем, уж его-то рожу ни с чьей не перепутаешь.
Удивительно, что он вот так легко решил себя сдать? Да нет тут ничего удивительного. Непосредственных виновников той резни он нашел и покарал, ненависть к гульдам в целом никуда не делась, но стала не такой болезненной и всеобъемлющей, терпеть можно, так что главное он сделал, теперь можно и на покой. А вот если из-за него пострадают другие, те кто опять змейкой заползли к нему в душу и стали дороги, тогда не будет ему покоя и на том свете, он просто чувствовал это.
Взгляд Добролюба изменился, решимость загнанного зверя сменилась усталостью. Руки все еще на рукоятях кольтов, которые он носил на манер героев вестернов, очень удобно, правда лишь в погожие дни. Имелись и иные кобуры, те предохраняли от дождя. За состоянием пороха все одно приходилось следить постоянно, ему чтобы отсыреть, совсем не обязательно попадать в воду. Что поделать до унитарных патронов тут было еще ой как далеко.
— Если дашь слово никого более не трогать, отдамся без боя, — взгляд-то изменился, а вот решимости в голосе ничуть не меньше.
— Зачем мне это? Ты и так никуда не денешься.
— Это верно. Да только прихвачу с собой и тебя и еще кого из твоих людишек, а там и мои парни отмалчиваться не станут. Половина твоих поляжет, никак не меньше. Я из прошлого раза выводы сделал и у меня все оружные, даже бабы. Не улыбайся, я пустых слов бросать не привык, не всякий ветеран сможет тягаться с ними, — взгляд стоящего перед ним опускается на пистоли. И когда только успел, курки уж взведены, только направить на цель и нажать на спуск. Да, Вепря держат под прицелом, но отчего-то сомнений нет, его слова не пустая угроза.
— А еще у тебя всяких хитростей в достатке.
— И это есть, — легкий кивок, почитай одним подбородком.
— А от чего думаешь, что слово свое сдержу?
— От того, воевода, что слово боярина Смолина для тебя дорогого стоит. Опять же, долг он платежом красен, а ты кроме добра ничего от меня не видел. По разному выходило, когда я сам себя хранил, когда злобой исходил как змей ядом, да только все тебе было на пользу, настолько, что животом ты мне обязан, да не единожды. Не надо на меня так глядеть, я тебе сейчас не должок поминаю, а просто говорю, почему ты слова своего не порушишь. Сам не сможешь, иначе сам себя в своих же глазах потеряешь, потому как ты пока не правитель, а простой вой. Когда сядешь на вотчину многое поменяется, жизнь заставит, когда за других в ответе будешь, а сейчас ты живешь по иному.
Градимир только и смог что ухмыльнуться одним уголком губ. А что тут говорить, правда в словах скомороха, коли даст слово то порушить уж не сможет. Все верно, сейчас поговорка 'ради честного словца, не пожалеет и отца', подходила к нему как сшитый по мерке кафтан. Честь воинская на первом месте. Хотя уж начинает меняться, потому как жизнью битый, понимает, что такими понятиями жить не получится, но пока есть отец, имеется и у него возможность жить так, как хочется, а не так, как потребно. Бог даст, еще поживет подобным образом да не один год.
— Слово, боярина Смолина. Коли отдашь себя в руки, никто твоих домашних за твои грехи не тронет, пока я жив, так и будет.
— А что же ватажники?
— Им тоже вреда не будет, коли проявят покорность.
— Горазд!
— Да Добролюб, — послышалось от дома, где у окон разместились все ватажники и обитатели подворья с оружием на перевес, контролируя все подворье. То что боевые холопы боярина рассыпались по всему подворью, включая и задний двор, мало им помогло бы, здесь потери были бы просто опустошительными, иное дело, что конец был бы один.
— Я предаю себя в руки боярича. Сопротивления не оказывайте, вас никто не тронет.
— Добролюб!.. — И этот туда же Аника воин.
