— Богдан, не дури! — Резко оборвал кузнеца Виктор. — Мало мне твоей семьи, хочешь чтобы и твоя жизнь, и жизни остальных повисли на мне? Дайте уйти с миром в сердце, одних-то покарал, а тут не судьба. Не приказываю я, прошу, сделайте как сказываю и никто не пострадает. Уберите оружие, слово боярское дорогого стоит, никто вас не тронет, а моя песня спета.
Виктор спустил курки и медленно достав кольты, протянул их рукоятями Градимиру. Тот внимательно глядя ему в глаза, принял пистоли. После этого в пыль полетели пояс со справой, ножи из всех тайников. Все существо восставало против этого и требовало драться, но Волков сумел подавить это желание и всячески выказывал полную покорность судьбе. Откуда-то из тайников, из самого дальнего уголка выполз страх и сдавил сердце холодной удавкой. Надо же, а он оказывается не разучился бояться. Все это время страх был в нем, просто железная воля загнала его так далеко, что он просто позабыл про его существование. Миг он не мог понять, отчего тот проснулся, но тут же пришло и понимание. Здесь не казнили просто так, во всяком случае, к татям, а уж тем более к таким вот как он, перед лишением живота неизменно применялись пытки. Никто не даст ему просто так умереть и вот именно мысль, еще не осознанная, не оформившаяся, только слабый намек и разбудила тот страх, понимание же пришло только сейчас. Ну да, потерявши голову за волосами не плачут. Выбор сделан, теперь как Отец небесный назначит. Может и припомнят ему его заслуги перед смертью.
— Пошли в дом, Добролюб, — взвешивая в руках кольты, проговорил Градимир и сделав знак людям оставаться на своих местах, без страха обошел Виктора и направился к крыльцу.
А это что еще за здравствуй жопа новый год!? Ладно, там видно будет, на дыбу всегда успеется. Виктор прямой, словно кол проглотил, направился вслед за бояричем. Решил поиграть? А вот хрена тебе, не стану тебя ни о чем просить!
— Пиво-то есть, — устроившись как ни в чем не бывало за столом в обеденном зале, поинтересовался Градимир. Спокойно так поинтересовался, словно и не держат его на прицеле нескольких стволов.
— Оружие уберите, — устало бросил Виктор, махнув рукой, а затем нашел взглядом Беляну. Час был ранний, а потому служившие здесь девки из Приютного еще не пришли, да и не к чему, постояльцев сегодня не было, опять же воскресенье, нужно церковь сходить. — Пива принеси, да пару кружек. Как боярич, позволишь пивка выпить, пока в железо не взяли?
— Да какое железо, — с нескрываемой угрозой проговорил Зван. Хм. А этот-то чего, вроде только страх и держит подле Добролюба. — Он сам сейчас у нас в руках, так что его холопы все сделают, что не прикажем.
— Охолонь, Зван, — резко бросил Виктор, — Не все так просто. Коли он вошел сюда, стало быть, знает что делает. Ничего для нас не поменялось, там на дворе он тоже был в моей власти и он это знал и холопы его, но никого это не остановило.
— Верно мыслишь, Добролюб. Ну чего стоишь-то, садись, выпьем, да за жизнь поговорим, — кивнув на принесенный напиток и кружки, произнес Градимир. А чего же не выпить. Это за всегда можно, а уж коли последняя… — Гадаешь, что происходит?
— Да вот, силюсь понять, но ничего не выходит.
— А ведь просто все. Нешто ты думаешь, что службу твою верную кто позабыл или не помним о том, что две ватаги татей ты со своими людишками извел. Оно конечно, и пограбить успел, да только то что в Гульдии творится нас мало касается, а то даже и на пользу Брячиславии. Вот и выходит, что вреда от тебя для княжества нет, а одна сплошная польза. Но то, только пока. Еще чуть шагнешь за грань и там уж один сплошной вред. Сегодня уж к Великому князю прибыл посол гульдский, все по твою душу, требует чтобы князь пресек действия разбойника по прозвищу Вепрь.
— А что же князь?
— А что князь. Мол слыхом не слыхивали и знать не знаем. Завелась у вас там разбойная ватага, так разбирайтесь, не можете, мы завсегда готовы отправить в Гульдию, для такого благого дела хоть полк, хоть три.
— Сомнительно, чтобы это устроило гульдов.
— Понятное дело не устроило. Да только посол налегал на то, что разбойнички победокурят в Гульдии и убегают в Брячиславию.
— А отчего не во Фрязию?
— Ага, все же во Фрязию. Ладно. Так вот, Миролюбу сейчас война совсем ни к чему, да и нам тоже, уезд после прошлой еще не оклемался. Предавать тебя суду никто не намерен, но и позволить дальше бедокурить мы тоже не можем.
— Тогда что же не передадите гульдам.
— Ерунду не говори. Делать нам нечего тебя гульдам отдавать. Да и не знает о тебе никто. То батюшка, как только описание прочел, тут же в Вепре тебя признал, ну и мне дал почитать. Чего так смотришь? Не мог Великий князь не разослать розыскные листы, или хочешь чтобы гульды из-за тебя войной пошли.
— Сомнительно это. А потом, они все одно пойдут.
— Пойдут, да только не завтра. Значит так. Ты и твои людишки поступаете на службу, больно добрые бойцы из вас вышли, мне такие на границе не помешают.
— В боевые холопы сватаешь?
— Я разве что-то сказал про холопство? Насолили княжеству, теперь отслужите, не к себе на службу зову, а к великому князю в гарнизон Обережной. Чего так смотришь? Нет у тебя иного выхода. Знаю я, что все творимое в Гульдии твоих рук дело, даже то, что сами гульды тебе не приписывают. Потому как злости в тебе на них много и счет великий имеешь. До сей поры все было еще терпимо, но теперь, как я и сказывал, ты дошел до края и дальше ходу нет.
— Так чего мудрить? Нет дальше ходу, я и ходить не буду. Вот ни ногой к гульдам.
— Эк ты простой. Даже если ты на кресте поклянешься, что больше в Гульдию не сунешся, веры в том тебе нет. Остается следить за тобой, а на службе сделать это куда как сподручнее и польза от тебя будет ощутимая. Опять же, сегодня даже в Приютном уже не поймут, кто хозяин этого постоялого двора. Выходит, если тебя здесь не будет, то обитатели его в безопасности окажутся, а как свяжут тебя с Вепрем, налетит отряд, да пожжет тут все. Повторения хочешь? Вижу, что нет. А коли так, то и выхода у тебя иного нету, как идти служить ко мне в Обережную.
— А если я уйду на Длань?
— Я же сказываю, нет тебе веры. Оно может, ты сейчас и сам себе веришь, а завтра шлея попадет и пошел гулять. А на службе не разгуляешься, опять же вот оно подворье и те кого ты успел вдругорядь в сердце допустить у нас под доглядом, так что от глупостей удержишься.
— Ну, а признают меня в крепости, ить купеческий люд по переправе шастает.
— И что? Крепость не подворье, отряду наемников не по зубам. А предъявить им нам нечего, потому как кем ты был до того, то дело десятое, главное, что сегодня ты человек на княжьей службе состоящий. Вот так-то.
— Значит, сейчас из-за меня целого посла прислали, а как признают во мне Вепря, то предъявить нечего? Не вяжется.
— И чего тебе неймется? Пусть они хоть на пупу извернутся, никто тебя отдавать не собирается. Служилого княжьего человека отдать ворогу на растерзание… Ты сам-то слышишь, что говоришь.
— И когда я с той службой расквитаюсь?
— Служба она пожизненная, нешто не ведаешь?
— Отчего же, ведаю, да только ить я хотел мануфактуру поставить, польза от того княжеству не малая.
— Раньше нужно было думать, когда бедокурить в Гульдию полез. Да не журись ты. Коли дело стоящее, то Миролюб отпустит, он тех кто делом заниматься желает только приветствует. Ты мне лучше вот что скажи, только по совести и без утайки. Новый барон Берзеньш, твоих рук дело?
— А как моих?
— Почто так-то жестко? Ить никого в живых не оставил.
— А то люди барона пожгли тут все и не только тут, они тогда славно покуражились, за любое грязное дело брались.
— Полегчало?
