Маленький, падла. Но старик прямо цвел.
Охранник оглядел парикмахерскую, будто что припоминая. Потом взял свою зубочистку и снова сунул в рот.
Мужик постарше положил сигарету и повернулся к охраннику. Вздохнул и сказал:
— Тебе сейчас нужно бы того оленя искать, а не волосы стричь.
— Ты со мной так не разговаривай, — отозвался охранник. — Пердун старый. Знаешь, я тебя где видел.
— Сам я тебя видел, — сказал старик.
— Хорош, парни. Вы у меня в парикмахерской, — смешался парикмахер.
— Т
— А ты рискни, — предложил парикмахер.
— Чарльз, — сказал парикмахер.
Парикмахер положил расческу и ножницы на зеркало, а руки — мне на плечи, будто думал, что я из кресла ринусь в гущу перепалки.
— Альберт, я стригу Чарльза и его мальчика уже много лет. Прекрати, пожалуйста.
Парикмахер переводил взгляд с одного на другого, не убирая руки с моего плеча.
— На улице разбирайтесь, — сказал мужик с газетой, покраснев и с какой-то надеждой.
— Хватит уже, — сказал парикмахер. — Чарльз, я по этому поводу больше ничего слышать не хочу. Альберт, твоя очередь следующая. Вот так. — Парикмахер повернулся к мужику с газетой. — Вас я, мистер, знать не знаю, но вы уж будьте ласковы, не встревайте.
Охранник встал. Сказал:
— Зайду-ка я в другой раз. Сегодня общество оставляет желать.
Он вышел и захлопнул за собой дверь. Громко.
Старик сидел, курил свою сигарету. Глядел в окно. Рассматривал что-то в руке. Встал, надел шляпу.
— Извини, Билл, — сказал он. — Потерплю еще несколько дней.
— Все в порядке, Альберт, — ответил парикмахер.
Когда старик вышел, парикмахер отступил к окну, чтобы посмотреть ему вслед.
— Альберт умирает от эмфиземы, — проговорил он у окна. — Мы раньше вместе на рыбалку ходили. Всему–всему он меня научил про лосося. Бабы. У старика от них отбою не было. Ну, характер уже не сахар, конечно. Хотя, честно говоря, его вывели из себя.
Парню с газетой не сиделось на месте. Он встал, походил туда–сюда, останавливаясь и разглядывая все подряд. Вешалку для шляп, фотографии Билла и его друзей, жестяной календарь с картинками на каждый месяц — он перелистнул все страницы, одну за одной. Дошло даже до того, что, встав перед лицензией Билла, он изучил и ее. Потом повернулся и сказал:
— Я тоже пойду. — И вышел, не откладывая в долгий ящик.
— Ну что, мне тебя достригать или как? — спросил парикмахер, как будто все это случилось из-за меня.
Парикмахер повернул меня в кресле лицом к зеркалу. Положил ладони по бокам моей головы. Последний раз установил ее, как положено, а потом наклонил свою голову к моей.
Мы вместе смотрели в зеркало. Его руки по–прежнему обрамляли мое лицо.
Я смотрел на себя и он смотрел на меня. Но если что-то и высмотрел, то от комментариев воздержался.
Он провел пальцами по моим волосам. Медленно, будто его занимали другие мысли. Провел ласково, как любовник.
Это было в Кресент–Сити, в Калифорнии, почти на самой границе с Орегоном. Вскоре после того я уехал. Но сегодня подумал о том местечке, о Кресент–Сити. О том, как пытался начать все заново со своей женой, и о том, как тем утром в парикмахерском кресле я окончательно решил уйти. Задумался я сегодня о покое, который ощутил, когда позволил пальцам парикмахера гладить мои волосы; о нежности этих пальцев, о том, что волосы уже снова начали отрастать.
Популярная механика
Чуть пораньше в тот день начал таять снег. Потёки грязной воды бежали по невысокому окошечку, выходящему на задний двор. С другой стороны дома шелестели шинами по такой жиже машины - на улице темнело. Но темнело и в доме.
Он был в спальне - запихивал шмотки в чемодан, когда она вошла.
- Очень рада, что ты уходишь! Очень рада, что ты уходишь! - сказала она. - Ты слышал!
Он продолжал складывать вещи в чемодан.
- Сволочь! Просто очень рада, что уходишь! - Она заплакала. - Даже в глаза боишься посмотреть, да?
Потом она заметила на кровати карточку ляльки и схватила ее.
Он взглянул на нее. Она утерла глаза и не отводила взгляда, пока не повернулась, чтобы опять отправиться в гостиную.
- Положи обратно, - сказал он.
- Собирай вещички и убирайся, - сказала она.
Он промолчал. Застегнул чемодан, надел пальто, оглядел спальню прежде, чем выключить свет. Потом направился в гостиную.
Она стояла в дверях крохотной кухоньки с лялькой в руках.
- Я забираю ребенка, - сказал он.
- Ты с ума сошел?
- Нет, но ребенка я забираю. За его вещами кого-нибудь пришлю.
- Ты к нему и близко не подойдешь, - сказала она.
Ребенок заплакал - она откинула одеяльце с его личика.
- Ну-ну, - сказала она, глядя на ребенка.
Он двинулся на нее.
- Бога ради! - сказала она, отступая в кухню.
- Давай ребенка.
- Убирайся!
Она отвернулась и попыталась удержать ребенка в углу за плитой.
Но он подошел. Перегнулся через плиту и обхватил ребенка руками.
- Отпусти его, - сказала она. - Уйди! Уйди! - заревела она.
Ребенок стал красным и запищал. В сумятице они опрокинули горшок с цветком, который висел за плитой.
Потом он прижал ее к стене и попытался ослабить ее хватку. Ухватившись за ребенка, он отпихивал ее всей массой.
- Отпусти его, - сказал он.
- Не надо, - сказала она. - Ты делаешь ему больно, - сказала она.
- Я не делаю ему больно, - сказал он.
Из кухонного окна не падало ни луча света. Почти в темноте он силился разжать ее пальцы одной рукой, а другой впился в ручку ребенка где-то подмышкой.
