На охоту собираюсь, ответил мальчик.
По-моему, не стоит, сказала она. Я не хочу с ней одна оставаться. когда она такая.
Карл рассчитывает, что я пойду, сказал мальчик. Мы договорились.
Мне плевать на то, что вы с Карлом договорились, ответила она. И на Карла плевать. Я Карла даже не знаю.
Вы с ним встречались. Ты его знаешь, сказал мальчик. Что значит, ты его не знаешь?
Дело не в этом, и ты это знаешь, сказала девочка.
В чем тогда дело? - спросил мальчик. Дело в том, что мы договорились.
Девочка сказала: Я твоя жена. Это твой ребенок. Она заболела или типа того. Посмотри на нее. Иначе почему она плачет?
Я знаю, что ты моя жена, ответил мальчик.
Девочка заплакала. Она положила ляльку в колыбель. Но та снова завелась. Девочка вытерла глаза рукавом халата и взяла ляльку.
Мальчик зашнуровал ботинки. Надел рубаху, свитер, дождевик. В кухне на плите засвистел чайник.
Выбирай, сказала девочка. Или Карл, или мы. Я серьезно.
Что серьезно? - спросил мальчик.
Я тебе сказала, ответила девочка. Хочешь иметь семью - выбирай.
Они в упор смотрели друг на друга. Потом мальчик взял свою охотничью амуницию и вышел. Завел машину. Обошел вокруг, старательно оттер иней с окон.
Выключил мотор, какое-то время посидел просто так. А потом вылез и вернулся в дом.
В комнате горел свет. Девочка спала в кровати. Лялька спала рядом с ней.
Мальчик снял ботинки. За ними все остальное.
В носках и теплом белье он сел на диван и стал читать воскресную газету.
Девочка с лялькой спали. Через некоторое время мальчик пошел на кухню и начал жарить грудинку.
Вышла девочка в халате и обхватила мальчика руками.
Эй, сказал мальчик.
Прости, сказала девочка.
Ерунда, сказал мальчик.
Я не хотела так крыситься.
Сам виноват, ответил он.
Сядь, сказала девочка. Как насчет вафель с грудинкой?
Здорово, сказал мальчик.
Она сняла со сковородки грудинку и сделала тесто для вафель. Он сидел за столом и смотрел, как она хлопочет по кухне.
Она поставила перед ним тарелку c грудинкой и вафлей. Он намазал вафлю маслом и полил сиропом. Но когда стал резать, опрокинул тарелку себе на колени.
С ума сойти, сказал он, выскакивая из-за стола.
Ты бы себя видел, сказала девочка.
Мальчик опустил глаза и посмотрел, как все пристало к его белью.
Я умирал от голода, сказал он и покачал головой. Он стянул с себя шерстяное белье и швырнул его в дверь ванной. Потом развел руки в стороны, и девочка впорхнула к нему в объятья.
Больше не будем ссориться, сказала она.
Мальчик ответил: Не будем.
Он поднимается с кресла и снова наполняет стаканы.
Вот и все, говорит он. Конец рассказа. Признаться, рассказ так себе.
Мне было интересно, говорит она.
Он пожимает плечами, со стаканом в руке подходит к окну. Уже темно, но снег все идет.
Все меняется, говорит он. Не знаю, как. Но меняется, а ты этого не осознаешь и можешь даже не хотеть.
Да, это верно, только... Но она не договаривает то, что начала.
Бросает тему. В оконном стекле он видит, как она рассматривает свои ногти. Потом поднимает голову. Бодрым голосом спрашивает, покажет ли он ей город, в конце концов.
Он говорит: Обувайся и пошли.
Но сам остается у окна, вспоминает. Они засмеялись. Прижались друг к другу и хохотали до слез, а все остальное - и холод, и место, куда он мог бы уехать по холоду - оставалось снаружи. По крайней мере, на некоторое время.
О чем мы говорим, когда говорим о любви
Мой приятель Мэл Мак-Гиннис говорит. Мэл Мак-Гиннис - кардиолог, так что иногда имеет право.
Мы вчетвером сидим у него за кухонным столом, пьем джин. Солнечный свет из большого окна за раковиной заливает кухню. Мы - это Мэл, я, его вторая жена Тереза - Терри, как мы ее зовем, - и моя жена Лора. Мы тогда жили в Альбукерке. Хотя все были не местные.
На столе стояло ведерко со льдом. Джин и тоник ходили по кругу, и мы как-то подняли тему любви. Мэл мыслил истинную любовь не больше не меньше как любовь духовную. Он говорил, что проучился пять лет в семинарии, прежде чем ушел в мединститут. Говорил, что до сих пор рассматривает семинарские годы как самые важные в жизни.
Терри сказала, что мужчина, с которым она жила до Мэла, так сильно ее любил, что пытался убить.
Потом Терри сказала:
- Он меня избил как-то ночью. Таскал по гостиной за щиколотки. Все повторял: 'Я тебя люблю, люблю тебя, суку.' Все таскал и таскал по гостиной. У меня голова стукалась обо все. - Терри оглядела стол. - Куда вы денете такую любовь?
Она была худенькая, как тростинка, темноглазая. С милым лицом и длинными волосами, спадавшими на спину. Любила черепаховые ожерелья и длинные серьги с подвесками.
- Господи, не говори глупостей. Это не любовь, сама понимаешь, сказал Мэл.
- Не знаю, как там это называется, но уж никак не любовь.
- Говори ты, что хочешь, но я знаю, что это любовь, - сказала Терри. - Для тебя, может быть, и бред, но все равно это было по-настоящему. Люди все разные, Мэл. Конечно, он иногда поступал бредово. Пускай так. Но меня он любил.
По-своему, может быть, но любил меня. Любовь там была, Мэл. И не говори, что это не так.
Мэл вздохнул. Взял стакан и повернулся к нам с Лорой.
- Он грозился меня убить, - сказал Мэл. Он допил свой джин и потянулся за бутылкой. - Терри - особа романтическая. Терри из тех, у кого кредо: 'Бьет - значит, любит'. Терри, лапа, не надо так смотреть. Мэл перегнулся через стол и провел пальцами по щеке Терри. Улыбнулся ей.
- Теперь он подлизывается, - сказала Терри.
- Где подлизывается? - сказал Мэл. - За что тут подлизываться? Я что знаю, то знаю. Вот и все.
- Как мы вообще на эту тему вышли? - спросила Терри. Она подняла стакан и выпила. - У Мэла вечно на уме любовь, - сказала она. - Что, лапушка, неправда? - Она улыбнулась, и я подумал, что на том делу и конец.
- Просто я бы не назвал поведение Эда любовью. Вот и все, что я говорю, лапушка, - сказал Мэл. - А вы как, ребята? - сказал Мэл нам с Лорой. - По-вашему, это как? Любовь?
- Меня ты зря спрашиваешь, - сказал я. - Я этого человека даже не знал.
Только имя слышал мимоходом. Откуда тут знать? Нужно знать подробности. Но, по-моему, ты
