Сплетенные судьбами

И это больно ранит.

Вон там, на горизонте — веха моего детства.

Большой каньон.

С нашего местоположения невозможно разглядеть его целиком, только глыбы песчаника красного и оранжевого цвета, выступающие здесь и там. Но, если подойти ближе, к самому краю и заглянуть в Каньон, можно увидеть, что камни совсем не малых размеров. Это лишь верхушки образований, столь же огромных, как и горы.

Каньон — это не одно ущелье, не одна гора, а множество — целая сеть взаимосвязанных образований, протяженностью в несколько миль. Его поверхность вздымается и ниспадает, подобно волнам, его зазубренные пики и глубокие ущелья разлинованы цветами Отдаленных провинций — оттенками оранжевого, красного, белого. В дальних участках Каньона огненные цвета песчаника немного смягчаются синевой далеких облаков.

Мне известны такие подробности, потому что я несколько раз стоял на краю Каньона.

Но никогда не забирался внутрь.

— Чему ты там усмехаешься? — спрашивает Вик, но, прежде чем я успеваю ответить, к нам подходит малыш-Брэм и встает прямо напротив Вика.

— Меня зовут Элай, — сообщает парнишка.

— Отлично, — отвечает Вик и в раздражении отворачивается назад, чтобы узреть там вереницу лиц, избравших его лидером, хотя он и не желал этого. Некоторые люди не могут избежать этой участи — быть лидером. Это присутствует в их плоти и крови и достается им без принуждения.

А некоторые люди привыкли следовать за другими.

У тебя есть неплохой шанс на выживание, если ты последуешь за кем-то, напоминаю я себе. Твой отец думал, что он был лидером. Но он не смог справиться с этой ролью, и посмотри, что случилось с ним в итоге. Я стою на шаг позади Вика.

— Разве ты не собираешься выступить с какой-нибудь речью перед нами, или типа того? — спрашивает Элай. — Мы же только что прибыли сюда.

— Я не несу ответственности за этих нахлебников, — говорит Вик. Так оно и есть. Он почти не выказывает гнева, стараясь держать его в узде, хоть и тратит на это много энергии. — Я не являюсь оратором Общества.

— Но ты здесь единственный, у кого есть эта штука, — настаивает Элай, указывая на порт, прицепленный за ремень Вика.

— Значит, вы хотите услышать речь? — спрашивает Вик, и все новички согласно кивают и внимательно смотрят на него. И они услышали точно такую же лекцию, что и мы в свое время, когда прибыли сюда на воздушных кораблях. О том, что общество нуждается в нас, что нам нужно играть роль сельских жителей и мирных Граждан, чтобы отвлечь Врага. Что это работа всего на полгода, и когда мы вернемся в Общество, с нас снимут статус Отклонение от нормы.

Пройдет всего один день обстрела, и они осознают, что никто не продержится здесь шесть месяцев. Даже сам Вик, который почти приблизился к этому сроку, имея самое большое количество меток на ботинках.

— Наблюдай за остальными, — продолжает Вик. — Веди себя, как сельский житель. Именно это положено делать нам здесь. — Он делает паузу. Потом отцепляет порт от ремня и бросает его приманке, который находится здесь уже пару недель. — Возьми и запусти эту штуку, — говорит он. — Убедись, что она работает на окраине поселка.

Парнишка отбегает в сторону. Когда порт становится вне зоны слышимости, Вик говорит:

— Все ваши боеприпасы холостые. Поэтому даже не старайтесь защитить себя.

Элай перебивает. — Но мы же практиковались в стрельбе, когда были в тренировочном лагере, — возражает он. Я усмехаюсь снова, несмотря на то, что мне должно быть плохо и уже тошнит от осознания того факта, что кто-то настолько молодой закончит свои дни здесь. Малыш, несомненно, похож на Брэма.

— Это не имеет значения, — отвечает Вик. — Сейчас они все холостые.

Элай переваривает эту информацию, а потом задает следующий вопрос. — Если это деревня, то где же все женщины и дети?

— Тыи есть ребенок, — говорит Вик.

— Вовсе нет! — негодует тот. — И я не девчонка. Где они, кстати?

— Девушек нет, — отвечает Вик. — Как и женщин.

— Но тогда Враг должен знать, что мы никакие не сельские жители, — продолжает Элай. — Они уже вычислили это, скорее всего.

— Верно, — соглашается Вик. — Они все равно убивают нас. И это никого не волнует. А теперь пора приниматься за работу. Нам положено быть фермерами. Так давайте займемся сельским хозяйством.

Мы начинаем с полей. Солнце жарко сияет над головой. Я чувствую, как Элай сердито глядит вслед, когда мы уходим.

— По крайней мере, теперь у нас имеется приличный запас питьевой воды, — говорю я Вику, показывая в сторону фляги. — И все благодаря тебе.

— Не стоит благодарности, — отвечает Вик. Он понижает голос. — Воды недостаточно даже для того, чтобы утопиться в ней.

Основная культура здесь — хлопок; его очень сложно выращивать в здешних условиях. Плохого качества пучки внутри коробочки хлопка отделяются достаточно легко.

— Ничего удивительного, что мы не беспокоимся об отсутствии здесь девушек или детей, — говорит мне в спину Элая. — Враг поймет, что это ненастоящая деревня, лишь взглянув на подобное. Не найдется больше дураков, чтобы выращивать тут хлопок.

Сначала я ничего не отвечаю ему. Никому не удавалось втянуть меня в разговор во время работы, кроме Вика. Я всегда держался в стороне от остальных.

Но сейчас я устал. События — вчерашний снег, хлопок сегодня — заставили меня вспомнить о рассказе Кассии, про тополиный пух, словно снег, выпавший в июне. Общество ненавидит тополиные деревья, но они совершенно точно были бы отличными растениями для Отдаленных провинций. Это дерево хорошо для рисования. Если бы я нашел одно, я бы покрыл кору ее именем, так же, как на холме накрывал ее руку своей.

Я начинаю говорить с Элаем, чтобы убежать от желания иметь то, что пока недоступно мне.

— Это глупо, — отвечаю я ему, — но все-таки более правдоподобно, чем та ерунда, которую придумало Общество. Несколько деревень рядом с этой зародились, как общины для Отклоненных. Хлопок был одной из культур, которую Общество разрешило выращивать им. Тогда здесь было достаточно воды для выращивания, и культура окупила затраченные на нее усилия. Поэтому нет ничего невозможного в том, чтобы вести хозяйство на этих землях.

— Оо… — протяжно говорит Элай. И тогда замолкает. Я не знаю, зачем пытаюсь поддерживать в нем надежду. Может быть, причиной тому — воспоминания о тополином пухе.

А может — о ней.

Когда я оглядываюсь снова, Элай плачет, но ничего не предпринимаю в ответ, так как не вижу причины для слез.

На обратном пути в деревню я подаю условный сигнал Вику, отрывисто кивая головой в его сторону. Это значит, что я хочу поговорить наедине, без порта. — Держи, — говорит он, бросая порт Элаю, который уже перестал плакать. — Поноси это некоторое время. — Элай кивает и отходит подальше.

— В чем дело? — спрашивает Вик.

— Я жил здесь когда-то, — говорю я, стараясь запрятать подальше любые эмоции. Эта частичка мира была моим домом. Я ненавижу Общество за то, что они сделали с ним. — Моя деревня находилась всего в нескольких милях отсюда. Я хорошо знаю эти места.

— Значит, ты собираешься сбежать? — спрашивает Вик.

Вот он. Самый важный вопрос. Его мы все постоянно задаем себе. Собираюсь ли я