— Обещаешь никому не рассказывать?
— Почему? — изумилась Шона. — К чему такая таинственность? Почему ты не отдала его, Эмили?
Я покачала головой:
— Не смогла.
— Не хотелось отдавать? — понимающе сказала Шона. — Эмили, ты же слышала мистера Бистона, Нептун взбесится, если кто-нибудь…
— Не смогла, Шона, — более твердо произнесла я.
Она недоуменно уставилась на меня.
— Почему? Что ты имеешь в виду?
Я исподлобья смотрела на подругу, чувствуя, как дрожит хвост и снова краснеют щеки.
— Ты решишь, что я сумасшедшая, — сказала я наконец.
— Конечно, нет, — рассмеялась Шона. — Я и так давно уже знаю, что ты сумасшедшая. Я же твоя лучшая подруга. Давай рассказывай!
Я невольно улыбнулась:
— Ну ладно.
И, не успев передумать, я начала говорить. Рассказала Шоне обо всем, что чувствовала с того момента, как кольцо оказалось у меня на пальце, и о том, как рука застряла в кармане, когда в школу явился Нептун.
— Всё было очень странно еще тогда, когда я его искала. По моим ощущениям, кольцо хотело, чтобы его нашла именно я.
Я замолчала и выжидающе уставилась на Шону. Сейчас она скажет, что я окончательно съехала с катушек и что она больше не желает со мной дружить. Зачем я ей это рассказала? Может, еще не поздно сделать вид, что всё это — выдумка?
У самого дна, забавно дергаясь, проплыл тощий морской конек, выделяясь ярким оранжевым пятном на белом песке. Стайка рыбешек промчалась мимо, не замечая ни нас с Шоной, ни морского конька.
Я осторожно подняла взгляд на подругу. Она смотрела прямо мне в глаза.
— Скажи честно, ты не врешь?
— Конечно, нет! Я же не хочу, чтобы ты считала меня еще более сумасшедшей, чем я есть.
— Значит, это колдовство, — У Шоны восторженно засияли глаза. — Оно такое красивое, — добавила она с легкой завистью. — Дашь померить?
Я рассмеялась. Могла бы и сама догадаться, что ей сразу же захочется нацепить украшение на себя.
Я попыталась стянуть кольцо с пальца, но оно не снималось. Тогда я потянула сильнее, — и в голове зашумело со страшной силой, Заревело, загрохотало. Что это? На море поднялся страшный шторм, я это чувствовала. Огромные волны обрушиваются на берег, всё небо грохочет и полыхает молниями. И горе. Безутешное горе. Мне хотелось плакать, рыдать в три ручья, наплакать целый океан слез. Испуганно зажмурившись, я перестала дергать кольцо и закрыла ладонями уши.
Шторм немедленно стих.
— Что это было? — спросила я.
— Что именно? — У Шоны разочарованно вытянулось лицо.
— Шторм, бушующие волны.
— Не понимаю, о чем ты, — удивилась Шона. — Я ничего не заметила, — Она бросила на меня осторожный взгляд, потом встряхнула головой и снова принялась разглядывать кольцо. Я качнула хвостом, стараясь не двигаться, пока она смотрела. Она что, издевается? Как можно было не услышать такой шторм?
— Это самая хлесткая вещь, какую я только видела, — выдохнула Шона. Русалочка по – прежнему вела себя так, словно ничего не произошло.
— Кольцо не снимается, — сказала я.
— Дай я попробую.
Шона потянулась к моей руке. Но стоило русалочке прикоснуться к кольцу, как она отлетела в сторону, точно ею выстрелили из пушки, и плюхнулась в заросли мохнатых водорослей. Я поспешила ей на помощь.
— Ты в порядке?
— Оно меня обожгло! — взвизгнула Шона. — Или укусило, или…
Я подергала тугой ободок.
— Не выдумывай, оно просто…
— Не снимай! Я всё равно не стану его мерить! Ничего страшного. — Шона отряхнула с хвоста песок и обрывки водорослей, застрявших в чешуе.
Я снова повернула кольцо бриллиантом внутрь. Так мне было спокойнее.
— Ладно, — сказала Шона — Пошли к тебе делать уроки.
И, не прибавив больше ни слова, поплыла вперед.
Едва мы подплыли к «Фортуне», как я сразу же поняла, что что-то не так. Первой, кого я увидела, была Милли.
Вообще – то, в этом не было ничего особенного, Милли довольно часто забегала к маме.
Но сейчас она сидела на палубе совершенно одна и, если можно так выразиться, загорала. Не знаю, кто еще, кроме Милли, может загорать в длинном черном платье (она всегда в нем ходит). Наша ясновидящая растянулась на одеяле, задрав подол до колен, и разглядывала карты, разложенные в форме звезды.
— А где мама? — спросила я, когда мы приблизились к кораблю.
Милли подняла голову, щурясь от солнца. Потом уселась, натянула подол на колени и смешала карты. Мы с Шоной подплыли к самому борту.
— Ей понадобилось срочно выйти, — ответила Милли с обычным своим загадочным видом.
— Понадобилось? Зачем? Куда?
— Ну, просто… в общем, не я должна тебе объяснять.
— Хорошо, я спрошу у папы.
Я подплыла к затопленному иллюминатору и уже хотела нырнуть, как Милли сказала:
— Он тоже вышел.
Я остановилась, нерешительно водя хвостом по воде.
— Они вышли вместе? — невольно вырвалось у меня, хотя я уже догадывалась, какой будет ответ.
— Нет. — Милли смотрела в сторону. — Они вышли по отдельности. Мама попросила меня присмотреть за тобой. Мы могли бы поиграть в карты, или, если хочешь, я тебе погадаю.
— Они поссорились, да? — спросила я.
Милли, по – прежнему не глядя на меня, принялась раскладывать пасьянс.
— По – моему, тебе надо самой поговорить с родителями, — смущенно проговорила она. — Я не вправе обсуждать…
— Не важно, — перебила я. — Пошли, Шона.
Мы молча заплыли через иллюминатор и спустились на нижний, полузатопленный этаж, где жил папа. Я прекрасно знала то, что Милли хотела, точнее, не хотела сказать. Совершенно очевидно, что они поссорились. Я чувствовала, что назревал этот разлад.
В течение дня я почти не вспоминала об утренней стычке, не до того было. Но теперь вот оно. Они расстались. Интересно, только друг с другом или и со мной тоже? Вернется ли кто-нибудь из них домой? Неужели это всё из-за меня? Если бы не спор о том, как воспитывать дочь, у них всё было бы хорошо.
Шона пыталась меня развеселить, выглядывая из-за папоротниковых занавесей и строя смешные рожицы, а потом предложила выпить пополам бутылку сока из морских огурцов, которую она забыла открыть в школе. Но это не помогло. Ничто не поднимало мне настроения и не разгоняло мрачные мысли.
