бы ему получать двести марок в месяц на семью в восемь ртов. ему бы пришлось делить свое горе на восемь частей, покуда не рехнется. фабиан искоса взглянул на друга.
— Собственно, почему тебя это так удручает? ведь твой отец дает тебе деньги. и если у тебя есть venia legendi[4], То ты можешь прибавить к ним еще несколько грошей. женись на леде, и тогда ничто не помешает тебе испытать радость отцовства.
— Есть еще куча всяких трудностей, помимо экономических, — сказал лабуде, остановился и подозвал такси. — не сердись на меня, но я хочу сейчас побыть один. можешь ты завтра зайти за мной к моим родителям? мне надо тебе многое рассказать. — он сунул что-то в руку фабиану и сел в ожидавшее его такси.
— Это касается леды? — спросил фабиан через открытое окно.
Лабуде кивнул и опустил голову. машина тронулась. фабиан смотрел ей вслед.
— Я приду! — крикнул он, но машина была уже так далеко, что красный задний подфарник казался светлячком. наконец фабиан опомнился и посмотрел, что у него в руке. это была пятидесятимарковая кредитка.
Глава восьмая
Студенты занимаются политикой
Лабуде-старший любит жизнь
Пощечина на берегу альстера
Родители лабуде жили в груневальде в большом греческом храме. собственно говоря, это был не храм, а вилла. и не очень-то они в ней жили. мать часто бывала в отъезде, обычно на юге, в загородном доме под лугано. во-первых, озеро в лугано нравилось ей гораздо больше, чем озеро в груневальде. а во-вторых, отец лабуде считал, что хрупкое здоровье жены требует пребывания на юге. он нежно любил жену, особенно когда она отсутствовала, и чем большее расстояние пролегало между ними, тем нежнее.
Он был известный адвокат. так как у его клиентов было много денег и много процессов, то и у него было много процессов и много денег. треволнения любимой профессии его не удовлетворяли. он ночи напролет играл в карты. покой, который навевал его дом, был ему в высшей степени противопоказан. и укоризненные глаза жены приводили его в отчаяние. не желая встречаться друг с другом, они, по мере возможности, избегали своей виллы. стефан, их сын, если хотел увидеться с родителями, вынужден был ходить на приемы, которые они устраивали зимой. эти вечера с каждым годом все больше его отталкивали, в конце концов он перестал их посещать и теперь встречался с родителями разве что по воле случая.
Больше всего об отце он узнал от одной юной актрисы на бале-маскараде, она очень подробно описывала ему человека, который ее содержал в ту пору. легкомысленные женщины при случае пытаются завести любовника, которому можно поведать об интимных привычках и нравах бывшего обладателя. в ходе беседы выяснилось, что речь идет о советнике юстиции лабуде, и стефан сбежал с бала.
Фабиан без особой охоты явился на груневальдскую виллу. ухлопать такую уйму денег на устройство дома — какая нелепость! — думал он. он вообще не представлял себе, как среди всей этой роскоши можно чувствовать себя дома, и считал, помимо всех остальных причин, вполне понятным, что родители лабуде так отдалились друг от друга в этом доме-музее.
— Ужасно, — сказал он своему другу, сидевшему за письменным столом. — всякий раз, приходя сюда, я жду, что сейчас ваш слуга заставит меня надеть войлочные туфли и поведет в экскурсию по дворцу. если бы ты сообщил мне, что верхом вот на этом стуле великий курфюрст скакал на битву под фербеллином, я был бы вынужден в это поверить. кстати, спасибо за деньги.
Лабуде махнул рукой.
— Ты же знаешь, что у меня их больше чем нужно. оставим это. я позвал тебя сюда, потому что хотел рассказать, что со мной случилось в гамбурге.
Фабиан поднялся и пересел на диван. теперь он сидел за спиной лабуде, и во время разговора тот мог не смотреть на него. оба видели в окно зеленые деревья и красные крыши вилл. окно стояло настежь, в него изредка залетала птица, прогуливалась по подоконнику, склонив головку, оглядывала комнату и опять вылетала в сад. слышно было, как кто-то граблями ровняет дорожки.
Лабуде неподвижно смотрел на крону ближайшего дерева.
— Я получил письмо от рассова, что он в самой большой аудитории гамбургского университета перед студентами различных политических убеждений выступит с докладом на тему «традиция и социализм». он предложил мне быть содокладчиком или, в рамках дискуссии, поделиться моими политическими планами. я поехал туда. рассов сначала рассказал студентам о своем путешествии по россии, о впечатлениях и разговорах с русскими учеными и художниками. его неоднократно прерывали представители социалистического студенчества. потом взял слово коммунист. ему не давали говорить правые. очередь дошла до меня. я в общих чертах набросал политическую ситуацию в европе и призвал буржуазную молодежь радикализироваться и предотвратить крушение, со всех сторон, активно или пассивно, грозящее нашему континенту. этой молодежи, сказал я, предстоит в недалеком будущем занять ведущее положение в политике, промышленности, землевладении и торговле, время старшего поколения миновало, и теперь наша задача преобразовать европу путем международных соглашений, путем добровольного сокращения частных прибылей, сведения капитализма и техники до разумных пределов, расширения социальных реформ, повышения культуры воспитания и образования. я сказал, что этот новый фронт, это конструктивное взаимодействие классов возможны, если молодежь или, по крайней мере, ее элита отрешится от чрезмерного эгоизма и если у нее достанет ума предпочесть неотвратимой катастрофе возвращение к, так сказать, «органическому состоянию». коль скоро нельзя обойтись без господствующего класса, продолжал я, не лучше ли остановить свой выбор на «классе молодежи». у представителей крайних группировок мой доклад, как обычно, вызвал буйное веселье. однако предложение рассова создать буржуазно-радикальную инициативную группу было встречено одобрением. и группа была создана. мы написали проект воззвания, которое должно быть разослано во все европейские университеты. теперь рассов, я и еще несколько человек хотим посетить ряд немецких учебных заведений, прочитать там доклады и организовать аналогичные группы. мы надеемся образовать своего рода блок с социалистическим студенчеством. если нам удастся создать такие группы во всех университетах, те, в свою очередь, смогут оказать воздействие на прочие интеллектуальные союзы. дело уже на мази. я тебе вчера ничего об этом не рассказывал, так как слишком хорошо знаю твой скептицизм.
— Я рад, — сказал фабиан, — я очень рад, что ты можешь приступить к осуществлению своего плана. ты уже связался с группой независимых демократов? в копенгагене есть «клуб европа», возьми это себе на заметку. и не сердись на меня за мои сомнения в нынешней молодежи и за неверие в то, что разум и власть когда-нибудь сочетаются законным браком. увы, здесь речь может идти только об антиномии. я придерживаюсь убеждения, что у человечества, такого, какое оно есть, существуют лишь две возможности. или, не довольствуясь своим жребием, перебить друг друга, дабы улучшить положение, или, наоборот, — правда, это чисто теоретическая ситуация, — прийти в согласие с собою и с миром. и тогда уж наложить на себя руки с тоски. эффект один и тот же. много ли проку даже от самой совершенной системы, если человек — свинья? а что думает по этому поводу леда?
— Леда воздерживается от каких-либо мнений. тем более, что она на дискуссии не присутствовала.
— А почему?
— Она не знала, что я был в гамбурге. фабиан в изумлении поднялся, но потом опять сел, не сказав ни слова.
Лабуде схватился руками за уголышки письменного стола.
— Я хотел сделать леде сюрприз. хотел тайком понаблюдать за нею. я в ней разуверился. ведь когда бываешь вместе только два дня и одну ночь в месяц, то под эту связь как бы подложена взрывчатка, а если такое положение длится годами, происходит взрыв. достоинства и недостатки партнеров тут, в общем-то, ни при чем, взрыв все равно неизбежен. несколько месяцев назад я намекнул тебе, что леда изменилась. стала притворяться. что-то из себя разыгрывать. поцелуй на вокзале, нежные слова, страсть в постели —
