разогрела. Ветчинный жир. Полбатона салями. Тетя Марта шлет тебе привет. Я вчера была у нее в саду. Несколько кусочков мыла из нашей лавки. Ах, если бы дела шли хоть чуточку получше. Похоже, что люди перестали мыться. А вот галстук. Нравится он тебе?
— Ты слишком добра, — сказал Фабиан. — Ну, зачем ты тратишь на меня столько денег?
— Чепуха какая! — ответила мать и сложила все съестное на тарелку. — Хорошо бы эта важная дама, твоя хозяйка, вскипятила нам немножко чаю. Я уж ей намекнула. Завтра вечером я уеду. Я приехала с пассажирским поездом. Время пролетело незаметно. В нашем купе ехал ребенок. Мы столько смеялись! А как твое сердце? Ты слишком много куришь! Всюду валяются коробки от сигарет.
Фабиан смотрел на мать. От волнения и растроганности она вела себя, как жандарм во время обыска.
— Я только вчера вспоминал, — сказал он, — как жил в интернате, а ты хворала, и я по вечерам удирал, чтобы посмотреть, как ты там. Один раз, я это ясно помню, ты двигала перед собою стул и опиралась на него, иначе ты не могла бы мне открыть.
— Ты много натерпелся со своей матерью, — сказала она. — Надо бы нам почаще видеться. А как дела на фабрике?
— Я придумал для них один конкурс. На нем они могут заработать четверть миллиона.
— За двести семьдесят марок в месяц! Вот разбойники! — возмущалась мать.
В дверь постучали. Фрау Хольфельд принесла чай, поставила поднос на стол и сказала:
— Опять пришел ваш дядя.
— Твой дядя? — изумилась мать.
— Я вот тоже удивляюсь, — поспешила сказать хозяйка.
— Надеюсь, это не пошло вам во вред, фрау Хольфельд, — ответил Фабиан, и обиженная дама удалилась.
Фабиан ввел изобретателя в комнату и сказал:
— Мама, это мой старый друг. Он вчера ночевал у меня на диване, и я назвал его дядей, чтобы поменьше было разговоров. — И повернувшись к изобретателю: — Это моя мать, милый дядя, лучшая женщина двадцатого столетия. Садитесь, пожалуйста. С диваном сегодня, конечно, ничего не выйдет. Но я приглашаю вас на завтра, если это вас устраивает.
Старик сел, откашлялся, напялил на ручку зонта свою шляпу и сунул в руку Фабиану конверт.
— Спрячьте это поскорее, — попросил он, — это моя машина. За мной следят. Моя семья хочет снова упрятать меня в сумасшедший дом. Они, верно, надеются заодно зацапать мои записи и превратить их в деньги.
Фабиан спрятал конверт.
— Вас хотят посадить в сумасшедший дом?
— И я ничего не имею против. Там можно отдохнуть. Великолепный парк. Главный врач — вполне сносный малый, сам немножко тронутый и отлично играет в шахматы. Я уже два раза там был. Если мне станет уж совсем невмоготу, я опять удеру. Извините меня, сударыня, — обратился он к матери, — я причиняю вам столько хлопот. Не пугайтесь, когда за мной придут. Они сейчас позвонят. Тут уж ничего не поделаешь. Мои бумаги надежно спрятаны. Я ведь не сумасшедший, а для своих дражайших родственников я даже слишком разумен. Друг мой, черкните мне несколько строк в Бергендорф, в лечебницу.
Раздался звонок.
— Это они, — воскликнул старик. Фрау Хольфельд впустила двух мужчин.
— Прошу простить за беспокойство, — сказал один и поклонился. — Мои полномочия, в которых вы легко можете убедиться, вынуждают меня изъять господина профессора Кольрепа из вашего общества. Внизу нас ждет машина.
— К чему столько церемоний, господин санитарный советник? Что-то вы похудели. Я еще вчера заметил, что вы напали на мой след. А, Винклер, добрый день. Что ж, полезем опять в вашу машину. Как поживает мое любезное семейство?
Врач пожал плечами.
Старик подошел к шкафу, открыл его, заглянул внутрь и снова прикрыл дверцу. Потом пожал руку Фабиану.
— Я вам очень благодарен. — Уже в дверях он обернулся к фрау Фабиан: — У вас замечательный сын, не каждый может этим похвастаться. — И вышел из комнаты.
Врач и санитар последовали за ним. Фабиан с матерью выглянули в окно. Перед домом стояла машина. Из подъезда вышли трое. Шофер помог старому изобретателю надеть, пыльник, а пелерину бросил на сиденье.
— Забавный человек, — сказала мать, — но он вовсе не сумасшедший.
Машина тронулась.
— А зачем, собственно, он заглядывал в шкаф?
— Я сегодня утром запер его в шкаф, чтобы хозяйка не заметила, — объяснил сын.
Мать налила себе чаю.
— Все-таки с твоей стороны это легкомыслие — пускать к себе ночевать совершенно незнакомого человека. Мало ли что может случиться. Надеюсь, он хоть не испачкал твои вещи в шкафу?
Фабиан написал на конверте адрес психиатрической лечебницы и сунул его в ящик. Потом тоже сел за стол.
После ужина он сказал:
— Давай, мама, пойдем в кино.
Покуда мать одевалась, он зашел к Корнелю и сообщил ей, что к нему приехала мать. Корнелия, очень усталая, уже лежала в постели.
— Я посплю до твоего возвращения из кино, — сказала она. — А ты заглянешь ко мне еще разок?
Он обещал заглянуть.
Звуковой фильм, который смотрели Фабиан с матерью, оказался глупейшей театральной пьесой, действие ее происходило в двух измерениях, не говоря уже о том, что роскошь, в ней демонстрировавшаяся, была поистине невообразима. Казалось даже, хотя приличия ради ничего похожего показано не было, что под кроватями непременно должны стоять ночные горшки из чистого золота. От радости, что мать то и дело заливается смехом, Фабиан и сам стал смеяться.
Домой они шли пешком. Мать была в восторге.
— Если бы я прежде была такой здоровой, как сейчас, тебе жилось бы много лучше, сынок, — сказала она немного погодя.
— Мне и так жилось неплохо, — отвечал Фабиан, — к тому же все это уже позади.
Дома они немного поспорили о том, кому ложиться на кровать, а кому на диван. Верх наконец взял Фабиан. Мать ему постелила на диване. Он сказал, что должен на минутку зайти в соседнюю комнату.
— Там живет одна молодая женщина, с которой я очень дружен. — На всякий случай он простился с матерью, поцеловал ее и тихонько открыл дверь.
Через минуту он вернулся.
— Она уже спит, — прошептал Фабиан, ложась на диван.
— Раньше такого быть не могло, — заметила фрау Фабиан.
— Ее мать говорила то же самое, — ответил он и повернулся к стене.
Вдруг, уже совсем сонный, он встал, прошел Через темную комнату, склонился над кроватью, и как в детстве, сказал:
— Спокойной ночи, мамочка.
— Спокойной ночи, — пробормотала она, открывая глаза.
Он этого не видал. и в темноте, ощупью побрел к дивану.
Глава тринадцатая
Универсальный магазин и артур шопенгауэр
Бордель наоборот
