- Ты напрашиваешься на неприятности, Джерри. Брат Лайн встревожен.
- Смотри, Губ, - сказал Джерри, желая успокоить и стереть у него с лица тревогу. - Это не конец света. Четыреста человек в этой школе продают шоколад. Что особенного, если меня среди них не будет?
- Все не так просто, Джерри. Брат Лайн не оставит тебя в покое.
Ожидаемый звонок зазвенел. Окурки полетели в канаву или были расплющены и утоплены в ящике с песком около двери. Парни из последних классов еще какое-то время курили. Те, кто сидел у себя в машине, слушая музыку, передаваемую по радио, выключали приемники и закрывали за собой машины.
- Ой, «Миленький» идет, парни, - сказал кто-то скороговоркой. Это была одна из ослиных традиций «Тринити», символизирующих дружбу. Джерри не успел рассмотреть, кто же это был.
- Будь на высоте, Джерри! - шептал Эдамо уголками рта, он лютой ненавистью ненавидел Лайна.
- Видишь, как слова расползаются? - шипел Губер. - Что важнее для тебя – футбол и оценки, или же паршивая распродажа шоколада?
Звонок зазвенел снова. Это означало, что через две минуты двери классов будут закрыты на ключ.
К ним приблизился человек по прозвищу Бенсон. Он был неравнодушен к новичкам. Было бы неплохо проигнорировать его, чтобы остаться незамеченными и не вступить с ним в контакт. Но было ясно, что Бенсон направлялся именно к ним. Он был дураком, хотя и знал об отсутствии собственных тормозов, как и о собственном абсолютном равнодушии к любым правилам.
Когда он приблизился к Джерри и Губеру, то начал подражать Джиму Кенни, похлопывая себя ладонями и сутуля плечи: «Эй, парни. Я мог бы… я мог бы походить в ваших ботинках… я мог бы походить в ваших ботинках… в ваших, мальчик с мельницы…» Он играючи стукнул Джерри рукой.
- Да пошел бы ты куда-нибудь со своими ботинками, Бенсон, - крикнул кто-то. И Бенсон начал плясать: теперь он был Сэмми Дейвисом, широко раскинув руки, отбивая ногами чечетку и изгибая тело.
Поднимаясь по ступенькам, Губер сказал:
- Сделай доброе дело, Джерри, начни заниматься шоколадом – сегодня.
- Нет, Губ.
- Почему нет?
- Всего лишь не могу. Я так решил.
- Хренов «Виджилс», - прошептал Губер.
Джерри ни разу не слышал, чтобы Губер ругался. Он был кротким – из тех, кто всегда падает с первым же ударом кулака, и может простить тебе все, что угодно, он был беззаботным, и всегда бегал по дорожке вокруг поля, пока все остальные нервозно сидели, если тренера случайно позвали к телефону.
- Это не «Виджилс», Губ. Они тут больше не причем. Это я.
Они остановились около шкафчика Джерри.
- Ладно, - сказал Губер. Он уступил, зная, что в данный момент было бесполезно доказывать что- либо еще. Печаль внезапно опустилась на Джерри, наверное, потому, что Губер выглядел очень тревожно, будто какой-нибудь пожилой человек, готовый помочь во всех горестях, что бывают на земле. Худое лицо было помятым и осунувшимся, глаза призрачны, словно он очнулся от ночного кошмара, который трудно забыть.
Джерри открыл шкафчик. Он когда-то, в первый же день занятий в школе приколол кнопками плакат к задней стенке шкафчика. На плакате было изображено широкое пространство пляжа, на развернутом небе сверкала звезда, она была где-то вдалеке. По пляжу шел человек – маленькая уединенная фигурка во всем этом огромном мире. В углу яркими изумрудными буквами красовались слова: «Сумею ли я разрушить вселенную?» - по Элиоту, написавшему «Потерянную землю», они это проходили по Английской Литературе. Джерри не слишком вдавался в смысл этих слов, но его манила тайна изображенного на нем пространства. Украсить свой шкафчик каким-нибудь плакатом было традицией «Тринити». Джерри выбрал этот.
Он не мог долго думать о пространстве. Зазвенел последний звонок. У Джерри осталось тридцать секунд, чтобы попасть в класс.
- Эдамо.
- Две.
- Бьювейс?
- Три.
Это был тот же список, зачитываемый каждым утром – новая мелодия, новый темп, словно Брат Лайн был дирижером, а класс – словесным оркестром, но с ритмом было что-то не так, словно оркестранты шли за ритмом, а не за дирижером. Как только Брат Лайн называл чье-либо имя, как тут же следовал ответ, до того, как Лайн успевал что-либо отметить в своей тетрадке. Все выглядело спонтанной игрой – импровизацией, развивающейся в классе. Каждый впадал во внезапную конспирацию. Быстрота реакции не позволяла Брату Лайну оторваться от стола, голова была наклонена, карандаш яростно царапал в тетради. Джерри был рад не видеть этих мокрых глаз.
- ЛеБланк?
- Одна.
- Маллорен?
- Две.
Имена и цифры трещали в воздухе, и Джерри нашел в этом нечто любопытное. Каждый продал одну, две, или, может быть, три коробки шоколада. Но не пять и не десять. И голова Брата Лайна оставалась наклоненной, глаза концентрировались где-то в тетрадке. И, наконец:
- Рено.
Действительно, это было так легко крикнуть: «Да», и сказать: «Беру шоколад на продажу, Брат Лайн». Так легко быть таким, как все, не иметь конфронтации и встреч с теми страшными глазами каждое утро. Брат Лайн, наконец, поднял глаза. Темп зачитывания списка был поломан.
- Нет, - сказал Джерри.
Мокрые глаза налились печалью, глубокой и проникновенной, когда они оторвались от разрушений, оставленных кем-то загорающим на пляже, единственно уцелевшем в этом огромном мире, в котором все – чужие.
20.
«В этот исторический период человек все больше стал изучать окружающую его среду…»
Внезапно, началось светопреставление. В классе воцарилось безумное движение. Брат Джекус был ошеломлен. Все ученики вскакивали со своих стульев и пустились в какой-то безумный танец. Они подпрыгивали, словно под ритм неслышимой музыки, и это в абсолютной тишине, хотя шум все-таки исходил от шаркающих ног, а затем тот, кто уже сел, выглядел так, словно ничего и не произошло.
Оби кисло наблюдал за учителем. Брат Джекус очевидно смутился. Смутился? Черт, он был на грани паники. Ритуал был введен на эту неделю, и это должно было происходить каждый раз, когда произносилось ключевое слово. И тогда класс мог внезапно извергнуть нечто подобное взмахам руками и топанью ногами, ставя на место бедного Брата. Конечно, Брата Джекуса поставить на место было легко. Он был новым, молодым и чувствительным учителем – сырым мясом для Арчи, и, очевидно, не знал, как нужно на все это реагировать, но ничего не предпринимал. Он не пытался хоть как-то угомонить толпу, рискуя вообще оставить все без контроля. Что еще могло произойти? «Забавно», - подумал Оби. – «Как и каждый, этот парень, наделенный всей своей учительской мудростью, знает, что это представление запланировано
