Второй помощник смутился.
— Капитан всегда поступает как ему заблагорассудится. — пояснил он, — в конце концов, койки в кормовой рубке не так уж и плохи.
Юнга Рансом принес мне еду и воду для умывания, мистер Риак откланялся и вышел, а я села за крошечный столик, чтобы поесть. Хотя густой куриный бульон показался мне вкуснее всего, что я ела в Глен-Клэр, меня ни на минуту не покидало беспокойство за Нейла, который лежал сейчас в трюме, связанный самым бесчеловечным образом.
Когда Рансом вернулся, чтобы забрать мою тарелку, я спросила, скоро ли мы выйдем в открытое море. Он с сомнением посмотрел на меня — я думаю, капитан запретил ему отвечать на мои вопросы. Все же он буркнул:
— Дня через два, не больше, от погоды зависит.
После этого он убежал.
Значит, всего через два дня мы выйдем в открытое море и капитан будет волен отправить Нейла в его подводную могилу.
Той ночью мне не спалось.
Весь следующий день сильный западный ветер прибивал нас к берегу. Капитан Хозисон ходил мрачнее тучи. Заметив вдали патрульный корабль, капитан очень разволновался, испугавшись, что тот, возможно, гонится за нами. И ему определенно было за что беспокоиться. Если бы патруль поднялся на борт «Баклана», капитан вряд ли сумел бы объяснить, откуда взялась пассажирка и почему в трюме лежит связанный «ласточкой» капитан военно-морского флота. Но вскоре патрульный корабль скрылся из вида, команда вздохнула чуточку свободнее, а Нейл еще на шаг приблизился к своей кончине. Позавтракав овсяной кашей и сухарем, я вышла погулять на палубу. В каюте я успела постирать и выгладить платье и постаралась придать себе как можно более пристойный вид. Я даже позаимствовала толстую куртку из скромного гардероба мистера Риака, чтобы укрыться от ветра и сделаться как можно более бесформенной и неженственной.
Я уже заметила, что матросы на «Баклане» расторопны и предупредительны, пусть и не слишком сведущи в морском деле. Вопреки утверждениям мистера Риака, они не выражали ко мне открытую неприязнь. При моем приближении они вежливо прикладывали пальцы ко лбу, а некоторые даже помогали мне устоять во время сильной качки. И хотя я всегда страдала от морской болезни, на сей раз я не чувствовала никаких симптомов, и это, я думаю, тоже способствовало хорошему ко мне отношению, ибо они, возможно, ожидали, что я буду безвылазно сидеть в своей каюте и вообще вести себя как в высшей мере беспомощное существо. Наверное, важные мысли отвлекали меня от морской болезни. Во всяком случае, голова у меня была занята. Я думала о том, как освободить Нейла и бежать отсюда.
Конечно, возможностей бежать у нас было не так уж и много. Более того, их практически не было, но я не желала сдаваться. В команде насчитывалось пятнадцать человек, а у меня не было оружия, чтобы им противостоять. Бродя по кораблю, я обнаружила, что все огнестрельное и холодное оружие, а также самые изысканные съестные припасы хранятся в кормовой рубке, но там почти всегда находилось как минимум два человека, один из которых — помощник капитана. У меня не было никаких шансов незаметно проскользнуть мимо них и вытащить из шкафчика хотя бы кинжал. И даже если бы мне удалось украсть кинжал, пришлось бы еще как-то одолеть противодействие матроса, стоящего на часах у трюма.
Я в одиночестве пообедала в своей каюте, наблюдая в небольшой иллюминатор, как за бортом быстро удаляется на Восток земля. Задул северный ветер, и бриг стал двигаться резвее. Я чувствовала, как неумолимо истекают минуты жизни Нейла, и все больше волновалась. Как только мы пройдем Внешние Гебриды, мы повернем на запад, выйдем в Атлантический океан, и больше ничто не будет отделять нас от Америки, а Нейла от гибели.
Я испытывала одновременно и беспомощность, и гнев и еще столько разных чувств, в которые мне даже вникать не хотелось. Если мне суждено потерять Нейла, я не выдержу. Да и ни к чему копаться в себе и думать о том, как я на самом деле отношусь к нему. Поэтому я твердила себе, что мы с ним едва знакомы. Я внушала себе, что Нейл, по сути обаятельный негодяй — высокомерный, безрассудный, чарующий и опасный. Такие, как он всегда плохо кончают. Но в глубине души я знала, что Нейл — человек честный, порядочный и храбрый, и я не могла ни расстаться с ним, ни выкинуть его из своего сердца.
Потому что я полюбила его.
Я любила его за все то, чего мне, по моему убеждению, так не хватало. Любила его не только за храбрость и честность, но и за высокомерие и обаяние. Но также я знала и то, что сейчас не время сидеть сложа руки, праздно размышляя о чувствах к Нейлу Синклару.
Я ощущала безнадежность, разочарование, бессилие, как будто уже потеряла его. Меряя шагами свою тесную каюту, я перебирала различные варианты спасения Нейла и пыталась найти хоть что-нибудь, Способное сойти за оружие. Здесь не было даже зеркала, которое я могла бы разбить, чтобы затем использовать осколок как нож. Но, быть может, это и к лучшему, я помнила плохую примету о том, что человека, разбившего зеркало, ждет семь лет неудач. Кроме того, мне не хотелось видеть, какой замарашкой я стала. Наверное, в такое время не стоит даже думать о таких вещах. Я отругала себя за тщеславие.
К закату я поняла, что мы находимся западнее острова Барра и направляемся в открытое море. Мистер Струан, первый помощник капитана и штурман корабля, был человеком немногословным. Когда я после ужина проскользнула в кормовую рубку и спросила, где мы находимся, он ничего не ответил. Капитан тоже был здесь, но едва ли удостоил меня взглядом. Они перешептывались между собой и были чем-то явно обеспокоены. Вскоре я узнала от матросов — они, наверное, забыли, что им нельзя разговаривать со мной, — что ветер теряет силу и спускается туман. И правда, как только стемнело, ветер стих и из моря один за другим, словно призраки, стали подниматься клочья тумана. Скоро туман стал таким густым, что даже звезды исчезли. Мы ничего не видели и не слышали, кроме плотного белого покрывала да приглушенного плеска воды за бортом.
Капитан все больше мрачнел, а унылая внешность мистера Риака приобрела еще более скорбный вид, он стал рассуждать об ужасных рифах у Западных островов. Возможно, ворчал он, нас несет на погибель. Мистер Струан по-прежнему ничего не говорил, судя по всему, недоверие к его навыкам штурмана вызывало у него досаду.
Туман не рассеялся к следующему утру, и единственным признаком, позволившим отличить день от ночи, стали незначительные изменения в освещении. Туман сгущался, как будто желая удушить корабль, и даже меня начали обуревать мрачные чувства, владевшие моряками. Они нашли утешение в роме и сначала даже повеселели. Впрочем, потом они снова помрачнели — такое действие оказывает спиртное, — а затем им стало все равно. Меня поразило, что капитан почти не пытался им помешать, но он тоже заразился всеобщим унынием, и я быстро поняла, как слаба в команде дисциплина и как непрочен его авторитет. После того как он отказался выдать матросам добавку рома, они, не обращая на него внимания, отобрали ключи от запасов у мистера Риака. Тот настолько погрузился в свои мрачные мысли, что как будто ничего не заметил.
Я не сразу поняла, что могу воспользоваться сложившимся положением, но, видя, что матросы перепились, капитан заперся у себя в каюте, мистер Струан не отрывается от морских карт, а мистер Риак запел псалмы, я кое-что придумала. Вырвав бутыль с ромом из руки матроса, которого сморило прямо на палубе, я с невинным видом подошла к часовому, охранявшему Нейла. Часовой пребывал в плохом настроении о чем я догадалась, как только приблизилась к нему: при свете лампы я заметила, какая у него мрачная, надутая физиономия. Догадаться, в чем дело, было нетрудно. Пока его товарищи бездельничали, упившись ромом, он нес свою вахту и никто не подумал принести ему его долю. Когда он увидел меня, подозрение на его лице сменилось слабой надеждой. Я улыбнулась и протянула ему бутыль. Он выхватил ее у меня из рук и тут же осушил до дна. Капли рома падали с подбородка на палубу.
К моему сожалению, голова у парня оказалась крепкой — крепче всех на корабле. Я дважды возвращалась посмотреть, в каком он состоянии, но он неизменно охранял люк, ведущий в трюм. Казалось, спиртное его не берет.
Придя в отчаяние, я снова подошла к охраннику. Провалиться мне на месте, если он не стоял на ногах, сжимая в руке кортик, как будто ожидал нападения. А потом я посмотрела ему в глаза. Они остекленели, смотрели в одну точку. Часовой слегка покачивался. Я подошла к нему вплотную. Он не
