От лап раскаленного клена во мраке червоннее Русь.От жизни во чреве её, что в бараке, не переметнусь.Её берега особливей и ближе, колючей жнивье.Работая веслами тише и тише, я слышу её.О как в нищете ты, родная, упряма. Но зримей всегона месте снесенного бесами храма я вижу его.И там, где, пожалуй что, кровью залейся невинной зазря,становится жалко и красноармейца, не только царя.Всё самое страшное, самое злое еще впереди.Ведь глядя в грядущее, видишь былое, а шепчешь: гряди!Вмещает и даль с васильками и рожью, и рощу с пыльцой позолоттот — с самою кроткою Матерью Божьей родительский тусклый киот.
ПОЛУСТАНОК
Илье1Мир лет сто одинаковпристанционный — ив хижинах и баракахрано зажглись огни.Также ползет, морщинясь,с крыш снеговой покров;тот же идет, волынясь,зов из иных миров.Поводья в алмазной саженатянутые туда,где жизнь по губам помажет.Махровая лебедалепится к стеклам,травыизморози звенят,если идут составывстречные и подряд.Словно в необозримомполе у ГородниТретьего Рейха с РимомТретьим грядут бои:сшибка оккультной ратис заповедью в грудибьющейся: «Бога ради,только не навреди».Больше гадать не буду,ибо ответ один:просто сдают посудупосле сороковинправедные потомки,зарясь на снегирей.…Надо б звезде соломкитут подстелить скорей,чтобы не больно падатьбыло её сюдапеплу — со снегопадомсмешанному всегда.2