Из-за руин в гостиной сложно узнать наверняка, на что было похоже это место перед тем, как я здесь появился. Но на потолке в углах паутина, движение бабочек и мух в одной из них намекает на то, что там никогда не жил паук, чтобы отведать добычу, опутанную её строением, и повсюду слой пыли, которая не могла осесть повсюду в эту первую минуту после того, как «Джип» выбил двери.
Пистолет в двуручной хватке, я быстро осматриваю комнату слева направо. Никого. Ничего.
Сирены пожарных машин к северу отсюда сменились тишиной. В доме слышен единственный звук – тикание и скрипы замученного остывающего «Гранд Чероки», разбитого вдребезги.
Хискотт мог ожидать, что я попытаюсь вторгнуться, но более традиционным способом. Он не будет ожидать такого. Но он определённо знает, что я сейчас здесь, и мой успех зависит от быстроты перемещения, до того момента, как кто-то из семьи, под влиянием, не покажется в убийственном безумии.
Быстрый взгляд на окна показывает, что хотя воздух вокруг этого и соседних домов на плоской поверхности ниже почти чистый, остальная часть «Уголка Гармонии» всё ещё окутана перемешивающимися облаками сажи и пепла. Габаритные фонари и сигнальные огни пожарных машин пульсируют и вращаются глубоко внутри этого бурлящего мрака, выхватывая красных и синих призраков, которые гонятся друг за другом через стремительно движущийся дым.
Арочный проход соединяет гостиную и большую кухню, объединённую с зоной для еды, с островком. Крошки, чёрствые корки хлеба, высушенные корки сыра, засохшие лужицы соусов и заплесневелые куски нераспознаваемой еды разбросаны по столу. Множество муравьёв ползают по мусору, но они не энергично снуют по рациональным линиям в марше, как делает большинство обычных муравьёв; вместо этого они бродят бесцельно по поверхностям, как будто находятся под действием токсина, который ставит их в тупик и лишает цели.
Груды костей по грязному полу. Кости от окорока, говяжьи кости, куриные кости и другие. Некоторые переломаны, как будто для облегчения доступа к костному мозгу.
Одна из пары дверей шкафа под двойной раковиной была снята с петель, и её нигде не видно. Дальше места с этими россыпями лежит хрупкая смесь того, что является, судя по всему, дюжинами крысиных черепов и скелетов, каждый обглодан до блеска, как индюшачья ножка, предложенная голодному человеку. Ни кусочка кожи или меха не осталось на каждом из них, и ни единого кусочка чешуйчатого хвоста – всё пошло в дело.
Варочная панель покрыта обуглившейся едой и грязью, похоже больше не на кухонную плиту, а на дьявольский алтарь какого-то первобытного храма с длинной жестокой историей вызывающих ужас жертвоприношений. Я сомневаюсь, что пропановые горелки работали в последние два или три года. Из этого неизбежно вытекает следствие, что всё, чем доктор Хискотт питался на протяжении долгого времени, поедалось в сыром виде.
По словам Джоли и её мамы, Ардис, семья приносит своему правителю всё, что он пожелает, включая большое количество еды, которую, полагаю, оставляют прямо за парадной дверью. Сомневаюсь, что они приносили ему крыс.
Я ожидал встретить гибрида человека и инопланетянина, который будет находиться далеко впереди относительно состояния человеческого бытия, такого же остроглазого и огромного, насколько, возможно, и странного, за гранью обычного понимания. Эта тревожащая очевидность свидетельствует, наоборот, о регрессе: если не о невероятном интеллектуальном упадке, то, по крайней мере, серьёзном снижении способности Хискотта поддерживать любые культурные нормы и подавлять животное насилие.
Дверь в кладовку оставлена приоткрытой, за ней темно. Пистолет всё ещё в двуручном хвате, я ударяю дверь носком, чтобы открыть её шире. Достающий внутрь бледный свет показывает, что полки пусты. Ни одной банки овощей, кувшина с фруктами или упаковки с пастой. На полу сидит обезглавленный человеческий скелет. Череп покоится на полке отдельно от других костей, а отсоединённая рука лежит на полу, один палец вытянут, указывая на меня, как будто меня ждали. Ни кости, ни пол под ними не отмечены пятнами разложившегося тела.
Эта находка вызывает необходимость в коррекции истории семьи Хармони за последние пять лет. Скелет принадлежит ребёнку, предположительно, мальчику около восьми лет. Если члены семьи похоронили Макси в могиле без опознавательных знаков, в каком-то удалённом уголке их владения, то либо существо Хискотта рискнуло выйти наружу той же ночью, чтобы вернуть труп в его кладовую – либо мёртвый мальчик был оставлен у него, и Хискотт создал для семьи ложные воспоминания о погребении. Этот последний поворот истории и без того ужасной смерти Макси настолько невообразим, что, если я буду жив, то в мои обязанности войдёт сохранить это от них в тайне. Ни Джоли, ни кто-либо из её близких не должен узнать, по крайней мере, пока не пройдёт много лет мира и свободы, замерших в этой части их прошлого, как если бы это был больной сон.
В этом доме секретов я чувствую себя перемещённым во времени и пространстве, как будто под воздействием силы внеземного присутствия эта земля принадлежит скорее планете, созданной искусственно, чем Земле, как если бы я сейчас жил не во времени, когда после смерти Сторми прошло меньше двух лет, а находился вместо этого в тёмном будущем, накануне события конца всего сущего, которое истолкует история мироздания.
Ведущий по ступенькам вниз проход, похож на туннель в загробную жизнь в фильме об околосмертельных опытах[92], тёмную дорожку, выдвигающуюся к таинственному свету, однако, перспектива в дальнем конце не светлая или манящая, а мертвенно-бледная, неприветливая и неопределённая. Переключатель включает три светильника на потолке. Все три лампочки через секунду перегорают.
При погасшем свете прямо справа от меня открытая дверь на лестничную площадку, за которой расположена лестница, ведущая вниз, в безжалостную темноту. От того, что лежит внизу, поднимается вонь, ведьмовское варево из протухшего жира, сгнившей растительности, мочи и других неизвестных вонизмов. В этой глубокой темноте что-то движется, что может оказаться тяжёлыми, покрытыми роговыми наростами ступнями, стучащими и скребущими по бетонному полу, а голос издаёт жуткий вибрирующий звук.
Я пытаюсь нажать переключатель на стене лестничной площадки, но это не вызывает никакого света. Я тяну дверь на себя и закрываю. Там есть засов, который я задвигаю. Если, в конечном счёте, я должен буду спуститься в подвал, мне нужен фонарик. Перед этим мне необходимо проверить комнаты первых двух этажей, и я надеюсь пережить эту инспекцию.
Я прохожу через давно не использовавшуюся столовую, залитую солнечным светом, отфильтрованным тонкими занавесками, которые висят между раскрытыми плотными шторами, через рабочий кабинет, где жирные мотыльки, дрожащие у прозрачной ткани возле окна, перепархивают в более тёмные углы, как будто тени спасут их от меня, а затем возвращаюсь в коридор, направляясь к фойе и передним комнатам.
Я не менее напуган, но мой страх сейчас сдерживается здоровым отвращением и уверенностью в том, что моя миссия даже немного более важная, чем освобождение семьи Хармони от этого проклятья. На каком-то базовом уровне ощущений я здесь для того, чтобы совершить экзорцизм.
Итак, мы здесь, внутри Уиверна, и, кажется, в тысяче миль от Томми для того, чтобы помочь ему всем, что можем ему предоставить. Мы слышим, как он врезается в дом, как планировалось, но прямо после этого мы теряем с ним контакт, потому что машина, возможно, сломалась, и всё такое. Эд говорит, что и «Джип», и смартфон всё ещё передают сигнал. Он уверен, что Томас жив и в порядке. Хорошо, пусть Эд супер-умный, но это не значит, что он знает всё, он не похож на Бога или что-то в этом роде. Как можете представить, я хочу, чтобы он позвонил на этот телефон и узнал, всё ли в порядке у Томми, но Эд говорит, что не сейчас, Томми нужно дать время освоиться, нам не следует отвлекать его в критический момент.
