– Так точно, Валентин Петрович! Разрешите исполнять?!
Катаев долго и внимательно всматривался в его лицо.
Потом налил себе, не предлагая Ворчакову, полстакана водки, хлопнул залпом, не закусывая.
– Иди, сынок. Иди. Действуй. И не дай тебе Господь ошибиться и натворить глупостей. Не в том дело, что я тебе этого не прощу: мертвые сраму не имут. Тебе Россия этого не простит. Так что – давай. Иди…
Когда Никита был уже у дверей, Катаев его неожиданно окликнул:
– Кстати, Никита Владимирович…
Ворчаков, уже потянувшийся к дверной ручке, замер.
Потом – медленно обернулся.
Вождь сейчас в таком состоянии – всего можно ожидать…
– Ты выяснил насчет спиричуэла? Ну, «Туман на родных берегах». Помнишь, я тебе поручал?!
Никита вздохнул и отрицательно покачал головой.
Вождь неожиданно усмехнулся.
– Вот и мне толком не удалось, – говорит, наливая себе еще полстакана и сооружая маленький бутерброд с балыком и яйцом под французским соусом. – И это, знаешь ли, сынок, меня здорово беспокоит. Ладно. Иди. Потом как-нибудь попытаемся вместе разобраться, когда все это наконец закончится. А пока – иди. Работай. Не до музыки нам с тобой сейчас. Надеюсь, не пожалеем…
Глава 31
Первым делом Ворчаков отправился в кафе под пятнистым тентом на Красной площади, – в то, что что на углу, недалеко от Лобного места и храма Василия Блаженного.
Очень уж хороший там кофе подавали.
Крепкий.
Черный.
Вкусный.
А еще там правильный человечек работал. Официантом, администратором, а заодно и владельцем.
Мог любого из своих подчиненных подменить, когда вдруг решал, что тот с капризным клиентом справиться не может.
Очень удобно.
Идеальное место…
Через пятнадцать минут по всем возможным каналам связи ушло: Четвертое управление поднимает на ноги свою агентуру в криминальном мире древней столицы.
«Первый» хочет знать все о последних днях и последних событиях в Москве.
Кто появился новый, кто куда убыл, кто куда пропадал и кто о ком тосковал.
Во всех городах мира устроено так, что на самом дне ничего невозможно скрыть: как бы вы ни казались обыденны и неприметны, вас каждые несколько минут непременно ощупывают чьи-то внимательные глаза.
На предмет возможной наживы, или напротив – исключительно в целях собственной безопасности.
Дно знает и помнит все.
Надо уметь спрашивать.
Ворчаков – умел.
Но времени у него не было.
Совсем.
Глава 32
Солнце светило невыносимо, будто в последний раз.
По окраинам, говорят, плавился недавно выложенный асфальт, и только тут, на лавочке, в тени зубчатой Кремлевской стены, неподалеку от прохладной и чистой Москвы-реки, легкий речной ветерок приносил хоть какое-то облегчение.
Курьер от Розенберга опаздывал, а Ворчакову еще многое надо было успеть до завтра.
Покуда не началось.
Потому что только «покуда не началось», существуют и эта легкая рябь на воде, и эта жара, и этот густой влажный воздух.
И эта дорожка, засыпанная тополиным пухом.
И эти ели, застывшие в сумраке летней дневной тени.
И эти солнечные блики на спокойном теле реки.
И мгновение тишины…
Дальше время начнет ускоряться и спрессовываться, и теперь уже не прошлое будет давить на грядущее, а напротив, грядущее властно вторгнется в настоящее, заставляя прошедшее продавливаться под своей неимоверной тяжестью.
Именно в такие моменты жизни даже у обыкновенных людей появляются предчувствия. И именно в такие моменты проще всего потерять контроль над событиями, потянувшись за услужливыми миражами.
Никита это понимал, и все же ему хотелось летать.
Как в тех, вещих, как теперь выяснилось, снах.
Все так!
Скоро, очень скоро они приступят к делу, ради которого он только и жил, которое считал главным делом своей жизни.
Ради которого был готов – и отдавал себе в этом отчет, – если потребуется, и предать, и убить.
Северные народы наконец очистятся от скверны и вернутся на предназначенный им Путь.
Путь Доблести и Величия, Гордости и Славы.
Путь яростных войн и мрачных мистерий подлинного человеческого духа.
Путь Воина и Императора.
И первой, во многом благодаря его, Никиты Ворчакова, усилиям, на этот Путь встанет его страна. Его Россия. Его Княжья Русь из древних летописей и детских сказок, – чудесная страна, о которой он так любил мечтать: книжный мальчик, слишком рано повзрослевший и успевший стать воином, а если потребуется – палачом.
Ради этого стоило жить.
Ради этого стоило умирать.
Никита криво улыбнулся и потянулся в карман за папиросами: все сроки встречи с курьером уже истекли, и теперь папироса ему не помешает.
Следующее окно связи завтра в шесть утра, на смотровой площадке на Воробьевых горах.
Неприятно конечно, – в это время, согласно им же самим разработанным инструкциям, новая охрана Старика должна будет прибыть в Переделкино.
Откуда ей и предстоит почетно отконвоировать его в Москву, на Парад Победы, который он должен будет принять: один или в весьма сомнительном обществе молчаливого катаевского двойника.
Ничего, примет.
А он, Ворчаков, должен этот конвой еще раз, вместе с главным конвоиром Берией, дополнительно проинструктировать.
Забавная деталь: двое приговоренных к смерти, и при этом один еще и конвоирует другого.
Все-таки Шор не прав – у Валентина Петровича замечательный литературный вкус, и из него, сложись жизнь иначе, и вправду мог получиться вполне достойный писатель.
Даже в этом хитросплетении сюжета, пожалуй, тоже есть смысл: разные замыслы писателя потом иногда начинают убивать друг друга.
Но эта война, война смыслов и замыслов начинается только завтра.
А на сегодня, на последний день мира, у Ворчакова были свои планы.
Глава 33
Она напоминала вырывающийся из-под почерневших каминных дров мятежный язык
