Передал фляжку Ворчакову.
Оперся на гранитные поручни Смотровой площадки.
Закурил.
– Значит, говоришь, приступаем? План «Шторм»?
Ворчаков кивнул.
Альфред снова отхлебнул.
– Ну что ж. Пора – значит пора. Но ты понимаешь, что после того, как я выведу людей на улицы, обратной дороги уже не будет?
Ворчаков недоуменно пожал плечами.
– Лично для меня ее никогда и не было…
Розенберг вздохнул, и некоторое время что-то пытался разглядеть сквозь плотную кисею тумана там, внизу, где уже почти вплотную подбиралась к древним Воробьевым горам беспокойная столица этого странного византийского государства, которому они в самое ближайшее время должны будут отдать главное: смысл и цель собственного существования.
– Ну, что ж, тогда можно начинать…
Глава 39
Петляющую дорогу до Переделкина Ворчаков проспал.
Небрежно кивнул взбешенному его опозданием Берии: симпатяга Лаврентий уже выведен за скобки и максимум через пару недель единственное, что ему будет позволено, – жить.
И то вряд ли.
Ворчаков невольно усмехнулся, вспомнив учителей в университете, которые убеждали его, что знать будущее невозможно.
Еще как возможно.
Просто – это не каждому дано, – знать, что это такое на самом деле – управление старушкой- историей.
Потому что только это – и есть она.
Власть.
В чистом, дистиллированном виде.
Когда тебе подчиняется все: предметы, судьбы людей, когда становится пластичным время и податливым само пространство.
И, в принципе, только уже ради одного этого – стоит жить.
Потому что высшая власть – это творчество, осознание того, что ты, именно ты, стоишь в самом средоточии мира, будущее которого зависит только лишь от тебя.
Ворчаков хмыкнул, и, отодвинув сопровождавшего его охранника из ОСНАЗа, прошел в туалетную комнату, сделав вид, будто собирается помыть руки с дороги: организм, изнуренный безумной бессонной ночью, требовал очередную порцию кокаина.
Иначе грозил заснуть.
Что ж – будет небольшая уступка.
Он зашел в туалетную кабинку и всадил пару порций порошка прямо с ногтя, осторожно черпая его мизинцем с самой снежной глубины эстетской платиновой табакерки, потом некоторое время подождал и повторил.
Когда кровь побежала быстрее, он аккуратно вышел из кабинки, помыл руки и сполоснул лицо, отметив тяжелые круги под глазами: со стимуляторами следовало как можно скорее прерваться.
Ворчаков вздохнул.
Ближайшее время ожидалось таким интересным, что о полном отказе от кокаина лучше и не мечтать.
Единственное, что сейчас можно сделать, – не перебарщивать.
Он еще раз посмотрелся в зеркало, еще немного поплескал холодной воды на лицо.
Нужно попробовать не только побеседовать со Стариком, но и внимательно осмотреть дом.
Нет, сам он убивать никого не собирался, для этого существуют профессионалы. Вот только за работу этих профессионалов перед Верховным отвечать придется ему, Никите Владимировичу Ворчакову, генеральному директору Четвертого главного управления Имперской безопасности.
Пока директору.
Пока не облажался.
Учитывая, что называется, важность момента, действовать нужно решительно и при этом крайне осторожно.
Впрочем, – ни в себе, ни в своих людях Ворчаков не сомневался.
Оставалось только исключить фактор случайности.
Ворчаков одернул гражданский костюм движением, каким кадровые военные одергивают мундир, и решительным шагом отправился в сторону гостиной: принимать доклады, планировать будущее и общаться с основным фигурантом, одним из самых секретных узников в пронизанной секретами стране, содержавшимся в самой комфортной из имеющихся в стране тюрем.
Впрочем, для всей остальной России он просто вышел в отставку, стал нелюдим и мизантропичен, никого не хотел видеть. Слухи-то, разумеется, по державе ходили, но официальная версия была именно такова.
Отставка.
Пенсия.
Подмосковная дача.
Газеты его так порой и называли – «переделкинский затворник».
Предпочитавший называть вещи своими именами Ворчаков именовал его несколько иначе.
Объект № 4.
Оперативный псевдоним «Старик» или «Дед».
Да какая в принципе разница – он уже фактически покойник.
Возможно, что сегодня: снайперы, прибывшие на Воробьевы сразу после отъезда Розенберга, уже получили на руки пакет с секретным приказом, который следовало уничтожить сразу же после прочтения.
Теперь – им решать.
Будет удобная сумятица при попытке теракта на Красной площади – они его исполнят.
Нет – подождут.
Тут спешить особенно некуда.
Тут главное – чистота…
Глава 40
Дед в окружении свиты ожидал его в большой, идеально прибранной гостиной.
Крупный.
Костлявый.
Непомерно прямой, в мятом черном мундире с полевыми генеральскими погонами и в знаменитых дешевых, чуть ли не солдатских стальных очках с небольшими чистыми линзами. За ними прятались выцветшие стальные же глаза человека, не раз и не два встречавшегося со смертью, давно ничего в этой жизни не боящегося и ничего от нее не ожидающего.
Убийца и палач.
Герой и легенда.
Победителей в гражданских войнах не бывает – ненависть побежденных всегда сильнее гордости победителей, а после окончания войны им все равно приходится жить вместе: земля-то одна…
Вот и живут.
Ворчаков, хоть и был в гражданском, с уважением козырнул.
Деда – можно было ненавидеть.
Отец Ворчакова, к примеру, будучи профессором Санкт-Петербургского университета и, естественно, русским либералом, искренне почитал его диктатором и столь же искренне желал его смерти, и Ворчаков, будучи человеком образованным в гуманитарных дисциплинах, прекрасно его понимал.
