«Это человек, способный нарушать законы, заставляя других принимать его веру, или способный убивать ради этого людей, или с оружием сражаться за это… Он может совершать теракты». Веруйте во что хотите, но подчиняйтесь – такова идея Москвы.
Хвост лягушки
Новая исламизация Чечни продвигается очень неравномерно; мы это видели в случае со спиртными напитками, легкодоступными и употребляемыми в большом количестве, несмотря на попытки запрета. В «Японском дворе» к суши не подают ни пиво, ни саке, но там есть коктейли мохито, впрочем, довольно гадкие; там их мне запросто подали без спрайта, без мяты, без лимона и без сахара; даже если «Бакарди» не очень хорош к суши, то это лучше, чем ничего. Что же касается шашлычных, то там не подают водки, но знают, где найти ее для клиента, который ее пожелает. Но за «возвращение к традициям», осуществляемое Рамзаном, его силовиками и имамами, платить приходится прежде всего женщинам. «Диктатура, которая устанавливается здесь, в первую очередь основана на унижении женщины», – констатировала Наталья Эстемирова в апреле перед камерой Милены Солуа. Платок уже обязателен во всех общественных заведениях и в университете; при входе в Дом чеченской печати, например, плакат возвещает: «Дорогие женщины! С целью показать уважение к национальным традициям и обычаям мы настоятельно просим вас входить в Дом печати с покрытой головой». Таня Локшина в Москве рассказала мне, что, несмотря на ее крест и как нельзя более русское лицо, ее как-то выгнали из университета охранники, так как она забыла надеть платок. Рамзан и его окружение также проповедуют (и весьма открыто практикуют) многоженство, придумывая все новые аргументы о нехватке мужчин-чеченцев после войны и об обязанности для женщин «хорошо себя вести», прибегая даже к угрозам: «Лучше женщине быть второй или третьей женой, чем быть убитой [имеется в виду, что за дурное поведение]», – заявил Кадыров в апреле в интервью «Российской газете». В Грозном друзья покажут вам апартаменты многочисленных жен Рамзана; их легко найти, увидев охранников на подступах к ним и барьеры, перегораживающие улицу. У женщин, вызывающих его интерес, вроде бы нет особого выбора; только одна, как рассказывали мне, победительница конкурса красоты, сумела достаточно изящно противостоять его ухаживаниям, заявив ему, что она вый дет за него замуж, только если об этом ее попросят его мать и первая жена. Вопрос о поведении женщин – как будто бы идефикс для Рамзана. В весьма разоблачительном интервью, которое взяли у Рамзана Ксения Собчак, российская медийная знаменитость типа Пэрис Хилтон, и ее подруга, московская журналистка, и которое было опубликовано в русской версии журнала GQ за июнь 2008 года, Рамзан утверждает, что «женщина должна все это [покровительство мужчин] ценить и знать свое место. Например, в нашем роду ни одна женщина не работала и не будет работать». Настойчивые провокации двух молодых женщин, которые, смеясь, рассказали Рамзану, что известный стилист, приглашенный им в Чечню и получивший от него в подарок швейцарские часы стоимостью почти в 100 000 евро, является гомосексуалистом, внешне мало смутили чеченского президента; но когда Собчак спросила у него: «Расскажите, какие вещи являются абсолютным табу, запретом в чеченской семье?» – Рамзан без колебаний ответил: «Под запретом находится все, что вы делаете… Все, что ты делаешь, – для наших дочерей и сестер категорически запрещено. Запрещено об этом даже думать!.. Я же говорил, – сделал он вывод с печальным видом, – что вы обе – испорченный материал. А жалко». И, по всей вероятности, Рамзан полагает, что его долг как президента – лично навязывать эти самые правила хорошего поведения. Когда вокруг Грозного в ноябре прошлого года было найдено много женских трупов, он сделал скандальное заявление (без малейшего доказательства), что речь идет об убийствах из-за оскорбления чести, и отметил, что считает это нормальным. Одна журналистка из «Новой газеты» рассказала мне, что в 2005 или в 2006 году, когда Рамзан был еще вице-премьером, он в компании Сулима Ямадаева и многочисленных российских официальных лиц отправился в московский ресторан «Прага». Кому-то пришла в голову «блестящая идея» – пригласить туда двух чеченских проституток, которые танцевали перед клиентами ресторана; на следующий день обе девушки были найдены убитыми, и московская милиция арестовала за эти убийства чеченца по имени Аслан Дилиев, который работал на Ямадаева, а затем перешел к Рамзану (Иса Ямадаев в январе публично обвинил Дилиева в убийстве своего старшего брата Руслана, а также в убийстве двух упомянутых девушек). Право бить или убивать своих жен или дочерей кажется Кадырову настолько основополагающим, что он выдвинул его в качестве аргумента, поощряющего возвращение на родину чеченцев, эмигрировавших на Запад. В феврале он собрал на телепередачу почти 400 бывших боевиков, среди которых были очень известные фигуры, и произносил перед ними речь в прямом эфире в течение четырех часов двадцати минут (когда режиссер попытался прервать его по прошествии двух часов, Рамзан возразил: «Что еще показывать в новостях! Все равно они показывают только меня»). Возвращаясь к инциденту, каковому он уже придал значительный резонанс, к истории молодой чеченской девушки из диаспоры, которую избивал ее отец и которая подала иск в полицию принимающей страны, Рамзан разразился чрезвычайно длинной тирадой, переведенной на русский язык на сайте Prague Watchdog: «Уже он [чеченец из диаспоры] должен знать, что он не мужчина, если у его дочери в телефоне записан номер полицейского. Что она позвонит, боится каждый чеченец, попробуй скажи, что любой из них не боится, что она позвонит по этому номеру! Если он говорит, что он сегодня мужчина, то завтра он может стать уже не мужчиной, завтра он не сможет ответить за своего ребенка, сказав “Дарк” [изображает звук выстрела] и выстрелив в центр лба из ружья. Если ты не можешь убить ее так, разве это дело? И если он ее не убьет, какой он мужчина – он позорит себя! Сегодня он мужчина, а завтра он становится не мужчина! Разве он не продает свое завтра?!» Это означает: чеченцам не место в Европе, где у каждого за спиной полицейский, мешающий ему делать то, что он должен делать, как он это должен делать, когда он это должен делать. Москва, само собой разумеется, прекрасно видит, что́ происходит, но кладет это на полку «местных традиций» и закрывает глаза; как говорит Оливье Руа: «Их идефикс – борьба с ваххабитами, а до чеченских женщин им дела нет, и до чеченского общества им нет дела». Но ведь в только что описанных практиках как раз нет ничего традиционного! Чеченские женщины, разумеется, всегда жили под значительным социальным контролем, но контроль этот мог осуществляться лишь мужчинами из их семьи: отцом, мужем или братьями. Вопрос о поведении женщин был строго семейным, и каждая семья могла решать относительно предоставляемой или непредоставляемой свободы для женщин из этой семьи. Если бы 10 лет назад какой-нибудь мужчина додумался до того, чтобы оскорбить на улице незнакомую женщину, публично отчитав ее за «не ту» одежду, то дело могло бы дойти и до кровной мести; самое большее – он мог бы спросить у женщины имя ее отца, а потом посоветовать этому последнему лучше воспитывать дочерей. Я вспоминаю беседы с бойцами Шамиля Басаева, в ходе которых они рассказывали мне, как Хаттаб, саудовский исламист, близкий к бен Ладену, попытался навязать в Ведено ношение
Для такой молодой чеченской женщины, как Лейла, ясно, что «никакого возвращения к чеченским традициям здесь нет, ничего общего. Люди, которые знают традиции, правильно их понимают. А это – из области политики». Наша беседа происходит в небольшом кафе на заднем дворе дома на проспекте
