— И у тебя действительно больше ничего нет?
— Ничего, Станни. Ах, какой же ты нехороший, ну почему я не познакомилась с тобой сразу? Все эти мужчины, которые ничего мне не дали. А теперь осталось всего несколько дней.
Она прижалась к нему еще сильнее, страстно потерлась лицом о его пуловер.
— Несколько дней, Станни. Почему ты не хочешь подарить мне несколько дней? Без тебя получится, что у меня вообще ничего не было, совсем ничего. Через несколько дней все будет кончено…
Вос отстранился немного, взял ее за подбородок и приподнял ее маленькое, блестящее от слез лицо.
— Что кончено? Что ты собираешься делать?
Она смотрела на него. Одна половина его лица была в тени, другая — освещена луной. И такой невинный вид. Несмотря на все его грубые слова, Вос иногда походил на ребенка.
— Я уеду, — сказала она.
— Куда?
— Вернусь в Боулдер.
На склоненном к ней лице Boca витало выражение беспокойства и растерянности.
— У меня там есть работа. Я вернусь к ней. И буду думать о тебе.
Она отодвинулась от него, достала платок и высморкалась.
— У меня уже есть билет на пароход.
— Бедняжка моя, — проговорил Вос, — это будет тяжело…
— Да нет, — возразила она.
Внезапно Вос взял ее за руку:
— Тогда пошли…
— Письмо с нарочным, синьор, — сообщил служащий.
Советник посольства охотно отвлекся от своего дела, взял конверт. Это был обычный конверт с небрежно написанным адресом. Советник посмотрел на обратную сторону конверта. Прочитал там фамилию отправителя: леди Амберсфорд. Выражение безразличия на лице советника сменилось на подобострастную улыбку. При этом все знали, что Бесси Амберсфорд разорена. Но что хорошо у англичан, так это — разорился человек или нет, имя все равно остается. Советник взял нож для разрезания бумаги, вскрыл конверт и прочитал:
«Дорогой Ронни!
Это опять я, и я снова прошу Вас оказать мне услугу. Я хочу поехать на несколько дней в Рим, чтобы сделать покупки, но
Вы
Я чувствую себя очень хорошо, что могу сказать и о нашей дорогой Марианне, неизменно веселой и доброй.
Спасибо».
— Милая старушка, — произнес советник.
Он взял чек, вышел из своего кабинета и направился в другой, где сидел мужчина с густыми рыжими усами.
— О! — обратился он к нему. — Дорогой коллега, завтра, когда вы пойдете в банк, получите, пожалуйста, на этот чек для меня деньги. Это для моей давней подруги, Бесси Амберсфорд…
— Леди Амберсфорд, разумеется, — отозвался мужчина с усами.
— Бедняжка, она боится путешествовать с этим чеком. И хочет лучше взять эти деньги у меня. Она немного странная.
— Лучше быть немного чересчур осторожным, чем недостаточно осторожным, — произнес рыжеватый мужчина.
И рассказал, что случилось с одним из его друзей. Советник выслушал историю с видимым удовольствием. Было жарко. Через открытое окно в помещение врывался настойчивый, обескураживающий, ужасный гул римской улицы.
Море. О, морская стихия! Плеск волн! Водная поверхность — такая гладкая, такая синяя и спокойная. О гостеприимная!
В это утро маленький мальчик с волосами соломенного цвета бежал к тебе уже полуголый с майкой, зажатой в кулаке.
Он бежал вниз по ступенькам тропинки-лестницы, и его голые ноги шлепали по камням, словно обух топора в мясной лавке, отбивающий эскалоп.
Он бежал и кричал:
— Море! Море!
И взрослые тоже спешили, хотя, конечно, медленнее, это не так просто, когда тебе уже не двенадцать лет, но они были охвачены тем же нетерпением, той же лихорадкой, их лица были повернуты к морю, к его свежести, к его ароматам; одни шли по лестнице, сокращая себе путь, другие ехали в автомобилях, которые мягко, как шары, скользили с выключенными моторами по гладкой извилистой дороге.
— Мой великан! — произнесла Мейджори Уотсон.
Она ехала с Восом в автомобиле, где кроме них было еще семь человек, в том числе Жако и Адольфини. Вос сидел на спинке заднего сиденья, там, где опущенный верх машины образовывал нечто вроде валика, и Мейджори одной рукой держала его сжатые ноги.
— Осторожно, не упади.
Она сняла свою шляпу, напоминавшую головной убор южноамериканских пеонов, и подняла к Восу свое лицо, даже сквозь черные очки светившееся выражением насытившегося лакомки.
— Не беспокойся, — сказал Вос.
И Мейджори, не обращая ни на кого внимания, терлась щекой о гладкое колено Boca, сжимая еще сильнее его длинные голые ноги.
Андрасси спускался по лестнице с полотенцем на плече и плавками в руке. Плавками цвета морской волны. А немного выше, по той же лестнице шли леди Амберсфорд и леди Ноукс. Страх поскользнуться на этот раз победил их неприязнь друг к другу. Они держались за руку. Но леди Ноукс все же никак не могла удержаться от замечаний:
— Внимательнее! Держите ваши ноги немного прямее, а то я из-за вас чуть было не упала.
И надо сказать, леди Ноукс вынуждена была признать, что в поведении Бесси произошли некоторые изменения в лучшую сторону. О! Это вовсе не означало, что она стала более чистоплотной или что у нее вдруг появилась любовь к порядку, но, по крайней мере, она уже несколько дней не воровала. И это было уже немаловажно. Накануне леди Ноукс провела эксперимент, оставляя свою сумочку где попало. И в ней все оставалось нетронутым. Леди Ноукс считала, что она добилась этого благодаря своей язвительности и упорству, с которым повторяла свои замечания. Времени потребовалось немало. Пятнадцать, даже почти шестнадцать лет, которые они прожили вместе. С самой их встречи в Аркашоне. Такая долгая связь вызывала порой комментарии, причем отнюдь не всегда клеветнические. Досадно было одно: теперь Бесси вбила себе в голову, что ей нужно съездить в Рим.
— Но зачем? Что вы собираетесь делать в Риме?
— Мне нужно, Марианна, кое-что купить.
— Купить? На какие шиши, безмозглая голова?
— О! Марианна…
— Не стоните так. Вы действуете мне на нервы. Во всяком случае, на меня не рассчитывайте. Я последние дни не очень хорошо себя чувствую. Да и пароход отправляется в семь часов утра.
— Но я поеду одна, Марианна. Разве я развалюха какая-нибудь?
— Вы хуже, чем развалюха, моя бедная старушка.
